III. Узник краснознаменного изолятора (2)

«То есть к вербовке! — бухнул тут один из генералов. — Учтите, Стратов, Родина не спускает с вас внимательного взгляда. Вы понимаете, что вам угрожает тюрьма?» Еще один генерал тут добавил сладковатым голоском: «А в таких обстоятельствах вся наша семья разведчиков собирается вместе и ждет от вас полной откровенности; согласны?»

Так прошел едва ли не час. Ген перестал отвечать на вопросы. Да генералы, пожалуй, и не нуждались в его ответах. Каждому надо было высказаться не менее трех раз. Наконец наступила трехминутная пауза, после чего все повернулись к Бейтабееву. Тот сидел, левой рукой подперев соответствующий брыл, правой рукой шебуршал в каких-то бумагах. Правый брыл свисал. Мирным голосом произнесен был вопрос: «А теперь, может быть, расскажешь нам, как вы собирались брать Лубянку?»

Демонстрируя общеизвестную чекистскую триаду, все повернулись к Гену. Тот молчал, делая вид, что принимает всех присутствующих за сумасшедших. На самом деле думал в отчаянии: что делать? Ашка и Пашка (младенец Парасковья) в Найроби. Они теряют меня навсегда.

Бейтабеев закрыл папку. «Завтра явитесь в семь утра с рапортом в четвертый подъезд, к Каховскому. Пока свободны».

Отпускают специально, чтобы проследить. Ни к кому из друзей заходить нельзя. А вот звонить нужно из каждой будки. Марш в метро, оно поможет. Надо обрубить хвост! Не зря ведь все-таки в Ясеневе учили перед отправкой в ООН.

Он чувствовал затылком, задницей, пятками, а также во фронт — подбородком, пупком, коленками, что его ведут; по боковым пространствам, из подмышек, стекал пот. Толпа казалась враждебной, как будто все пассажиры участвовали в слежке. Надо заставить себя действовать в автоматическом режиме. Чего не сделаешь ради Африки. Надо уцелеть во имя Африки. Континент нуждается в великом идеалисте. В новом варианте Альбера Швейцера. Юмор, кажется, помогает: одна подмышка подсохла. Давай, Альбер, исторический Иисус, сделай все, чтобы запутать сыскную сволочь!

Ген вошел в поезд на «Дзержинской» и тут же вышел в «Охотном Ряду». Поехал вверх, прикрывшись газетой «EAST AFRICAN PILOT». В дырку видел, что эскалатор сверху мониторит типичный субъект. Поднимает шляпу в сигнале «Вижу!». Ген поднимает над плечом солнечные очки. В выпуклом стекле отражается в пяти метрах от него другой типичный субъект, вытирающий цветным платком уши и шею.

«Площадь Революции». Бросился было бегом за отходящим поездом и тут же степенно перешел на другую сторону. На «Новокузнецкой» поднялся на поверхность, переулками выдвинулся к Дому Радио. В проходной показал вахтеру красную карточку МИД СССР. Тот козырнул со значением. Ген солидно прошествовал к лифту, и тут как раз трое типичных появились, без особых примет возникли на проходной. На минуту задержались, что дало Гену возможность броситься в боковой коридор, дальше в туалет, запереться в кабинке. Там он вывернул пиджак наизнанку, то есть изменил цвет тела, из синего стал кремовым. Дальше изменил цвет головы, обвязав ее носовым платком; своего рода бандана. Теперь будем ждать. Приближается конец рабочего дня. Сотрудники всех восьми этажей повалят к выходу. В их толпе затеряется хамелеон, кремовый со светло-зеленой головою.

Так и получилось. Сортир заполнился радистами. Зажурчали струи. Кто-то с хохотом рассказывал о трех сыскных, что мечутся сейчас с этажа на этаж. Горбатенький прихрамывающий хамелеон покинул кабинку. Вымыл руки. Вода из-под крана по цвету мало отличалась от мочи. Поплелся с другими на выход. Нелегко ходить, если туфли поменялись ногами, а вот горбиться легко, когда к спине, под пиджаком, приторочен портфель с ооновскими бумагами.

На улице как раз рядом с гэбэшной «Волгой» стояло такси. Водитель цинично приценивался к толпе. Хамелеон сунул ему десятидолларовую бумажку. «В „Метрополь“, как можно быстрее. Да не в альманах, балда, а в отель!» Таких богатых в 1985 году было еще маловато. Таксист помчал.

Перед отелем этюд «Хамелеон» из золотого фонда Ясеневского центра успешно завершился. В бюро международных рейсов Аэрофлота вошел хорошо здесь известный Ген, молодой советский джентльмен из Найроби.

Девчонки, скучавшие в своих окошках, переполошились.

Ой, девочки, Ген пришел!

Как он хорош!

А в каком прикиде!

Небрежно стильный, галстук на сторону!

Вот уж фактически хай стайл!

Здесь все сидели инязовки, хоть иноязы сюда редковато захаживали, предпочитая свои фирменные конторы, то ли Люфтганзу, то ли Эр Франс; ТиДабльюЭй опять же. Основными клиентами были наши спецы, те, что по безналичному расчету.

Увидев Катю, он тут же направился к ней. Если здесь все ему симпатизировали, то Катя просто умирала, трепетела своей млечно-румяной красою.

«Послушай, Катюша, у меня чэпэ. Внезапный вызов из штаб-квартиры. Можешь мне сделать билет по кредитной карточке?»

«Ах, Ген-Ген, я и не знала, что ты в Москве! Когда ты летишь?»

«Катя, я должен мчать впереди своего визга. Вылет через два часа! Вот тебе карточка „Америкэн Экспресс“.

«Ну, конечно, Ген, какой разговор! А что же по безналичному, Ген? Ведь это же проще. Ну, ладно, давай карточку, пойду у начальника спрошу». И упорхнула.

Несколько минут он стоял, внешне улыбаясь, внутренне дрожа, готовя выступление по системе «форс-мажор». Вышел начальник, им оказался однокурсник Гурам Ясношвили. «Ген, привет, а я вот, видишь, в опалу попал из-за одного гомохлебуло. Следующий раз приедешь, давай кирнем?»

«О чем говоришь, Ясно? Конечно, выступим по полной программе!»

На прощанье надо вроде бы спешить, но вроде бы и не особенно спешить, чтобы никто не подумал, что от органов рву когти. Минут пяток надо с Катюшей пофлиртовать, довести румяную до эмоциональной перегрузки.
[1] [2] [3] [4]