Эмиль Брагинский, Эльдар Рязанов. Вокзал для двоих (киноповесть) (4)

- Но ведь это же подло! - воскликнула Вера.

- Вот видишь, изменить уже ничего нельзя.

- Господи, беда-то какая! - прошептала Вера.

Платон нежно посмотрел на Веру, обнял за плечи,

- А ну, посторонись! - раздался зычный крик.

Они отскочили друг от друга. Автокар-разлучник потащил между ними бесконечную вереницу груженых тележек.

Сначала Платон и Вера растерянно смотрели друг на друга, потом заметались вдоль состава, пытаясь соединиться. Казалось, этому дурацкому составу не будет конца. А когда звякнула последняя тележка, Платон кинулся к Вере и прижал ее к себе.

Они стояли и долго целовались посреди перрона. Кто-то оборачивался на них, а кто-то и нет. Теперь часто целуются на улицах, а на перронах тем более.

Потом Вера и Платон взялись за руки и пошли к пешеходному мосту, который был переброшен через пути. Они медленно поднялись по деревянным ступеням, сделали еще несколько шагов и остались стоять на мосту, облокотившись на перила.

Под ними раскинулась вся станция со всем сложным хозяйством, с платформами, с многочисленными путями, с самыми различными строениями, с беспокойными маневровыми паровозами и замершими товарными составами.

- Как же ты будешь ехать до Грибоедова без денег? - забеспокоилась Вера.

- Как-нибудь доберусь…

- Возьми вот десятку! - Вера протянула красненькую бумажку.

- Не унижай меня! Вера помотала головой:

- Женщина, которая любит, не может унизить. И не говори, пожалуйста, что ты мне немедленно вышлешь…

- Спасибо за царский подарок! - невесело улыбнулся Платон и принял деньги. - Я тебе и не могу вернуть, даже если захочу. У меня ни твоего адреса, ни твоей фамилии…

- Адрес простейший - Заступинск, ресторан на вокзале. А фамилия моя Нефедова. Минуточку… - протянула Вера. - А как твоя-то фамилия, я в паспорт не заглядывала…

- Зачем тебе? Лучше всего про меня забыть!

- Должна же я знать фамилию человека, которого должна забыть!

- Рябинин моя фамилия.

Вдали показался пассажирский поезд. Донеслось вокзальное радио, но что именно вещал диктор, здесь, на мосту, разобрать было невозможно. Внизу, на перроне, сразу стало полно людей.

- На Грибоедов, наверное, - догадалась Вера.

- Наверное, - Платон с горечью понимал, что через несколько минут ему придется уехать. - Если бы мне еще недавно сказали, что на промежуточной станции я полюблю вокзальную официантку…

- На прощанье ты меня оскорбляешь?

- На прощанье я тебе объясняюсь в любви!

Они снова начали целоваться. Поезд тормозил у перрона.

- Сейчас мы доцелуемся до того, - подытожил Платон, - что я опять опоздаю на поезд.

- Опоздай, пожалуйста!

Платон вдруг отстранил Веру и ринулся по ступеням вниз:

- Только не провожай меня! У меня больше нет сил!

- У тебя двенадцатый вагон! - крикнула вдогонку Вера. - К сожалению, общий!…

- У меня скоро в жизни все будет общее! - горько пошутил Платон. - Прощай!

Платон подбежал к двенадцатому вагону и сунул билет проводнику, не сводя глаз с маленькой фигурки, замершей на мосту.

Заплаканная Вера следила за тем, как Платон вскочил на подножку. Вера махнула рукой и заплакала еще сильней.

Платон махнул ей в ответ.

Поезд медленно тронулся.

И вдруг, отстранив проводника, Платон спрыгнул с подножки вагона и побежал обратно к мосту.

Глаза Веры просияли, и она побежала навстречу.

Платон несся, как молодой, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и где-то на середине лестницы они обнялись.

- Как я счастлива! - выдохнула Вера. - Я сейчас отпрошусь, пойдем домой!

- Мы перепутали, - осторожно сказал Платон, - это был не тот поезд. На Грибоедов пойдет через двадцать минут!…

… История о том, как он встретился с Верой, и была тем самым долгим воспоминанием, которое согревало Платона все девять километров на морозной пустынной дороге от исправительной колонии до поселка.

Оттопав эти километры, сильно озябший Платон оказался на крохотной железнодорожной станции, затерявшейся среди бескрайних просторов неизвестно где. Издалека с угрожающим грохотом приближался пассажирский поезд. Он поравнялся с платформой и пошел мелькать прямоугольниками ярких окон и белыми эмалевыми табличками на каждом вагоне: "Метельск-Москва", "Метельск-Москва", "Метельск-Москва".

Платон проводил глазами поезд, красный огонек на последнем вагоне еще поморгал сквозь тьму, другая, настоящая жизнь исчезла. Платон повернулся и пошел прочь со станции, на которой после прохода поезда стало особенно темно, тихо и даже жутковато.

Найти дом, в котором жил Иван Герасимович, не составляло никакого труда.

Иван Герасимович был местным умельцем, и в его мастерской - и одновременно квартире - починялась любая техника: от холодильника до радиоприемника и от примуса до аккордеона.

- Здесь у вас наш аккордеон ремонтировался…

- Забирай! Вон он в углу! - показал мастер.

Платон поднял аккордеон и профессионально попробовал звучание.

- Ну как? - не без гордости спросил Иван Герасимович. - Чисто звучит?

- Вроде да… А где тут у вас Лесная улица? Ко мне жена приехала. Вдруг! - Платон укладывал аккордеон в футляр.

- Выйдешь, сразу же за углом направо…

- И чего ей от меня надо? - пожал плечами Платон.

Иван Герасимович развеселился:

- Им всем одно надо! Сейчас выпьешь, как человек, закусишь, как человек, и ляжешь в человеческую кровать с женой, тоже как человек!

Но Платон не был расположен шутить: - Мне расписаться в получении инструмента?

- Иди, гуляй! У нас все по-честному! - усмехнулся мастер. - У нас вокруг одни преступники!

Платон с аккордеоном на плече легко отыскал Лесную улицу и на Лесной улице нужный ему дом. Это оказалась самая обыкновенная бревенчатая изба. Окна в ней светились.

Платон постучал.

Однако же никто не отозвался.

Платон постучал еще раз и с тем же успехом.

Тогда Платон толкнул входную дверь. Дверь поддалась - заскрипела и отворилась. Платон миновал темные сени и постучал в комнату. Опять никто не ответил.

Тогда Платон распахнул и эту дверь и очутился в комнате. Здесь тоже никого не было. Но из-под абажура ярко желтела лампа. Бросался в глаза стол, накрытый белой крахмальной скатертью, и на нем множество тарелок с самыми разными кушаньями. Стол был накрыт на двоих.

Платон поставил в угол футляр с аккордеоном, вернулся к столу, по-хозяйски пододвинул себе стул, позабыв скинуть ватник, сел и не мешкая принялся за еду.

В разгар пиршества в комнате с молочным бидоном в руках появилась… Вера.

Платон поперхнулся пирожком и начал давиться. Вера поставила бидон, подошла к Платону и принялась стучать по его спине. На глазах у Платона выступили слезы. Неизвестно отчего - то ли оттого, что увидел Веру, то ли оттого, что злосчастный пирожок попал не в то горло.

Наконец Платон откашлялся, обалдело и счастливо поглядел на Веру и… взял следующий пирожок.

Вера также счастливо засмеялась, достала из-под подушки кастрюлю с куриным бульоном, перелила в тарелку и пододвинула тарелку Платону. Платон, причмокивая, хлебал бульон, не сводя с Веры влюбленных глаз. Вера полезла под другую подушку, извлекла оттуда еще одну кастрюлю и переложила в следующую тарелку котлеты с вареной картошкой. Картошку Вера полила сметаной, положила соленый огурчик. Потом открыла баночку с хреном.

Платон, расправившись с супом, накинулся на второе.

При виде того, как мощно наворачивает Платон, у Веры на глазах блеснули слезы. Неизвестно отчего - то ли от радости встречи, то ли оттого, что Платон некормленый.

Вера подняла бидон, налила в стакан молока и подала Платону… Наступила очередь яблочного пирога. Официантка еле успевала обслуживать прожорливого клиента.

Платон взялся за пирог с такой энергией, словно до этого еще ничего не ел. Платон уплетал за обе щеки и пялил глаза на Веру с немым обожанием. Неизвестно отчего - то ли он любил Веру, то ли яблочный пирог.

Вера смотрела на Платона с нежностью, жалостью, любовью, состраданием, восхищением и испугом. Так как боялась, что наготовленной еды не хватит.

- А пирог-то подгорел! - озорно сверкнул глазами Платон.

- Я думала, ты тут разучился разговаривать! - улыбнулась Вера. - Что ж до сих пор-то молчал?

- Предлога не было!… - И с хитрецой добавил: - Только зря ты сюда приехала! Ничего у нас с тобой не получится!

- Почему? - встревожилась Вера.

- Опять социальное неравенство. Ты у нас вон кто -официантка! А я-то всего-навсего - шнырь!

- Кто, кто? - не поняла Вера.

- Я сижу по статье двести одиннадцатой. Поэтому я в расконвойке…

- В чем ты?

- Меня без конвоя пускают. Я убираю служебные помещения. Они не в зоне, они на свободе. А шнырь - это значит уборщик.

- Как же я так промахнулась? - притворно ужаснулась Вера. - Ехала к пианисту, а приехала к уборщице.

- Да, я тебе не ровня! Ты не обидишься, если я еще немного поем?… Вкусно очень.

Ночь миновала. Стрелка на циферблате добралась до шести часов утра. Поселок начал просыпаться. В доме па Лесной улице надсадно задребезжал будильник и даже стал приплясывать, будто от нетерпения.

Но Вера и Платон, которые безмятежно спали в одной постели на одной подушке, не услышали тревожного сигнала. Они продолжали спать.

Стол был еще завален остатками вчерашнего кулинарного праздника. Тусклый свет раннего утра едва пробивался сквозь окно.

Вера неожиданно приоткрыла глаза и метнула взгляд на часы. Было уже без двадцати семь!

Вера вскрикнула и испуганно принялась тормошить Платона:

- Вставай! Скорее! Уже без двадцати семь!

- Я пропал! Я не успею! - Пробуждение Платона было ужасным.

- Бежим! Я с тобой! - Вера лихорадочно вскочила.

На ходу одеваясь, Платон, а за ним Вера буквально вылетели на улицу.

- О, черт! - вдруг спохватился Платон. - Я же забыл этот… аккордеон!

- Я его потом доставлю! - пообещала Вера, но Платон уже мчался обратно. Через мгновение он появился с аккордеоном на плече.

Они неслись по улице.

- Ты меня не жди, беги вперед! - говорила на бегу Вера.

- Я быстрее не могу!

- Отдай мне аккордеон!

- Ты что? Ты ведь женщина!

- Я знаешь какие подносы таскаю? Я не женщина, я официантка!

Они оставили позади поселок и торопились сейчас по безлюдной дороге, ведущей в колонию.
[1] [2] [3]