От двух до пяти (8)

Великолепно выражена эта детская жажда бессмертия в той же повести Веры Пановой "Сережа":

"- Мы, что ли, все умрем? [- спросил у взрослых шестилетний малыш.]

Они смутились так, будто он спросил что-то неприличное. А он смотрел и ждал ответа.

Коростелев ответил:

- Нет. Мы не умрем. Тетя Тося как себе хочет, а мы не умрем, и, в частности, ты, я тебе гарантирую.

- Никогда не умру? - спросил Сережа.

- Никогда! - твердо и торжественно пообещал Коростелев.

И Сереже сразу стало легко и прекрасна. От счастья он покраснел покраснел пунцово - и стал смеяться. Он вдруг ощутил нестерпимую жажду: ведь ему еще когда хотелось пить, а он забыл. И он выпил много воды, пил и стонал, наслаждаясь. Ни малейшего сомнения не было у него в том, что Коростелев сказал правду: как бы он жил, зная, что умрет? И мог ли не поверить тому, кто сказал: ты не умрешь!"

- Мама, - говорит четырехлетняя Анка, - все люди умрут. Так должен же будет кто-нибудь вазочку (урну) последнего человека на место поставить. Пусть это буду я, ладно?

Замечательны те многообразные и хитроумные способы, при помощи которых ребенок отгоняет от себя мысль о смерти.

Самообслуживание оптимизмом - могучий закон детской жизни.

Таточка Харитон услыхала от няни песню:

И никто не узнает,

Где могилка моя.

И стала петь ее так:

И никто не узнает,

Где могилка твоя.

Няня говорит:

- Ты неверно поешь. Нужно петь: "Где могилка моя".

- Я так и пою: "Где могилка твоя"*.

______________

* Возможно, Таточкин вариант этого двустишия был связан также и с тем обстоятельством, что маленькие дети еще не тверды в правильном применении слов "я" и "ты" (см. рассказ Л.Пантелеева "Буква "ты").

Бабушка умерла. Ее сейчас закопают. Но трехлетняя Нина не слишком-то предается печали:

- Ничего! Она из этой ямки переляжет в другую, полежит-полежит и выздоровеет!

Мертвые для маленьких бессмертны.

Л.М.Николаенко повела трехлетнюю Марину на кладбище и посадила на могиле ее бабушки клен. Вернувшись, девочка сказала с удовольствием:

- Наконец-то я увидела бабушку Лиду!

- Что ты, Мароша! Ты видела только ее могилку.

- Нет, я видела, как она сама выглядывала в ту ямку, в которую вы сажали деревце.

Девочка пяти лет пришла с мамой на кладбище и вдруг увидела пьяного, который шел, шатаясь, за кустами.

- А этот дядя уже выкопался из могилки?

У Вересаева записан такой разговор:

"- Знаешь, мама, я думаю, люди всегда одни и те же: живут, живут, потом умрут. Их закопают в землю. А потом они опять родятся.

- Какие ты, Глебочка, говоришь глупости. Подумай, как это может быть? Закопают человека большого, а родится маленький.

- Ну что ж! Все равно как горох! Вот такой большой. Даже выше меня. А потом посадят в землю - начинает расти и опять станет большой".

Прошло много лет, и мне сообщили о такой же гипотезе, снова выдвинутой трехлетним ребенком.

- Хоронят старых людей, - это их в землю сеют, а из них маленькие вырастают, как цветы.

Младшим дошкольникам смерть представляется сплошным удовольствием. Волик спрашивал о каком-то покойнике:

- А на чем он ехал хорониться?

- Ты ведь видел, как хоронят.

- Это когда в ящике катают на лошадке? Да?

Жалеть умирающих - не детское дело.

- Я умру, - говорит мать. - Меня сожгут.

- А как же твои туфли? - ужасается дочь (двух с половиною лет).

Фелик вбегает в комнату:

- Мама, я хочу быть курсантом: их хоронят с музыкой, - и шапка на гробу!

Похороны без музыки вообще никуда не годятся.

- Почему умер не играет? Я хочу, чтобы умер играл!

Зато, когда "умер играет", можно встать у окна и хвастать:

- Скоро и моего папу так повезут!

- Наташа, кого хоронят?

- Не поймешь: их много, и все шевелятся.

Скончался дядя Шура. Сегодня хоронят.

- А пойдет за ним музыка?

- Нет, он не военный.

- А ты военный?

- Нет.

- А дядя Гога военный?

- Нет. А что?

- Музыку охота послушать.

- Из нашего дома вынесли лодку, а потом еще лодку, в ней умертый дядя, положили его на грузовик, закрыли другой лодкой и увезли.

- Моя бабушка никогда не умрет. Дедушка умер - и хватит.

В соседнем дворе умерла старуха.

- Нет, старик! Я сам видел, что старик! Впереди несут гроб, а старика ведут под руки, а он плачет, не хочет хорониться.

Хоронят женщину. Над нею плачет осиротелая дочь. Сироту уговаривают, чтобы она перестала, но она продолжает рыдать.

- Какая непослушная! - возмущается Юрик и, желая, чтобы его похвалили, спешит заявить своей матери:

- Вот когда ты умрешь, я ни за что плакать не буду.

- Мама! Поехал покойник, а за ним идет большая очередь.

Мать моей правнучки Машеньки пишет:

"Вот примерная эволюция ее представлений о смерти. Сперва девочка, потом - тетя, потом - бабушка, а потом - снова девочка (в два с половиною года). Тут пришлось объяснить, что очень старенькие бабушки и дедушки умирают, их закапывают в землю.

После чего она спросила у бабеньки:

- А почему вас еще в земельку не закопали?

Одновременно с этим возникла боязнь смерти (в три с половиною года):

- Я не умру! Не хочу лежать в гробике!

- Мама, ты не будешь умирать, мне без тебя скучно будет! (И слезы.)

Однако к четырем годам примирилась и с этим".

Когда дети становятся старше, эгоистическая забота о личном бессмертии и о бессмертии ближайших родных начинает сменяться у них бескорыстной мечтой о бессмертии всего человечества. Украинский ученый Н.Н.Гришко сообщил мне о таком разговоре:

- Мама, я тоже умру? - спросила девятилетняя Галка.

- Непременно.

- А скоро?

- Лет через сто.

Галка заплакала.

- Не хочу, мамочка, умирать, хочу жить тысячу лет.

Пауза.

- Я, знаешь, мама, буду учиться на "отлично", потом буду докторшей и выдумаю такое лекарство, чтобы люди никогда не умирали.
[1] [2] [3] [4]