Г. Еще раз о немецких деньгах (8)
[1] [2] [3] [4]Подготавливаемая Моором поездка в Россию вызвала в начале августа 1918 г. яростные дебаты в швейцарской прессе. 11 августа было опубликовано сообщение о том, что Моор выехал в Берлин после беседы с членом Федерального совета Шультесом. Австрийский временный поверенный в делах барон де Во (de Vaux) сразу же предположил, что за этой поездкой скрываются немецкие поиски мира с помощью нейтральных социалистов. Газета "Tribune de Lausanne" назвала Моора в этой связи "персона гратиссима" для Советского правительства, который во время своего пребывания в России будет соблюдать также и швейцарские экономические интересы. Официальное опровержение шефа швейцарского департамента народного хозяйства Шультеса от 13 августа содержало следующую информацию: беседа с Моором имела место, однако инициатива исходила от Моора, который сообщил, что русское правительство пригласило его в Москву; официального поручения от Швейцарского правительства Моор не получал. Это успокоило дружественных к Антанте жителей Французской Швейцарии, тем более, что уже появились слухи о планируемом признании Советского правительства Швейцарией и о назначении Моора посланником в Петроград.
Как бы ни развивались события вокруг этой поездки Карла Моора, твердо установлено, что в начале марта 1919 г., после почти 9-месячного пребывания в России, он вернулся через Стокгольм и сразу же начал работать на осуществление своих неизменных политических целей. Они сводились к тому, чтобы создать как можно более благоприятное представление о Советском правительстве и его положении в стране и стимулировать немецко-русские совместные действия против Запада. Приводимый в документе 3 обмен телеграммами между немецкой миссией в Стокгольме и министерством иностранных дел в берлине говорит сам за себя. Он подтверждает высокий авторитет, которым Карл Моор, несмотря на свои известные социалистические взгляды, пользовался у ведущих немецких дипломатов, и то, как настоятельно необходима была его информация. Отчеты Моора казались Берлину такими важными и потому, что немецко-русские отношения, зашедшие в тупик и как будто замороженные с осени 1918 г., казалось, немного сдвинулись с места. 19 апреля русское правительство снова радировало немецким и всем советам рабочих и солдатских депутатов, что оно энергично протестует против всех слухов, способных омрачить отношения между немецким и русским народами, и вновь потребовало возобновления дипломатических отношений. На заседании кабинета 23 апреля графу Брокдорф-Рантцау удалось провести свою концепцию, предусматривающую пока только военное перемирие, так как любой более далеко идущий шаг только бессмысленно осложнил бы положение рейха в Версале. По этой концепции следовало избегать любой односторонней связи с Западом или Востоком. "Германия должна выбрать, будет ли она посредницей между Западом и Востоком, или полем боя для их борьбы. Официальное завязывание отношений с Россией будет полезно в тот момент, когда требования Антанты сделают невозможным взаимопонимание".
Эта новая ситуация наступила после передачи условий заключения мира в Версале 7 мая 1919 г. С этого момента началось рассмотрение возможностей переориентации немецкой внешней политики, и тогда понадобились отчеты Моора. Очевидно, он ничего не сообщил посланнику фон Луциусу (von Lucius). Зато стокгольмскому представителю "Франкфуртской газеты" ("Frankfurter Zeitung"), д-ру Фрицу Деку, он дал ценные сведения, которые тот переработал для второй статьи в серии публикаций своей газеты о положении в Советском Союзе. Эту еще не напечатанную статью он послал вместе с подробным письмом посланнику Науманну в Берлин, который, очевидно, благодаря этому и обратил внимание на Карла Моора (документ 4).
Ход рассуждений Карла Моора во многом близок соображениям Науманна, которые он в частных письмах сообщал рейхсминистру иностранных дел в Версаль. В конце мая, когда Науманн уже получил отчет д-ра Дека из Стокгольма, он с большим пессимизмом ждал решения в Версале. При 50%, которые еще нужно было выторговать, договор все равно оставался неприемлемым. Однако все шаги немецкой стороны в этом направлении до сих пор не принесли результатов. Поэтому Науманн был принципиально против подписания договора. Аргументы, подобные тем, которые Науманн излагал в своем письме графу Брокдорф-Рантцау от 4 июня 1919 г. (документ 5), содержатся и в более ранних письмах. Затем он продолжал: "По моему мнению, не надо пугаться того, чтобы - нет, не заключить союз с советским правительством, - но, проведя обмен радиограммами с Москвой о точном соблюдении перемирия, каковой должен быть выдержан в дружелюбном тоне, нагнать на противников страх, что представляется необходимым. Ибо в этом не может быть никакого сомнения: ужас от возможного союза Германии с Россией и тем самым со славянским миром будет огромен. Само собой разумеется - я еще раз подчеркиваю это - я совсем не думаю о союзе, я думаю только о предварительном предупредительном выстреле." Четырьмя днями позднее он сообщил министру иностранных дел среди прочего о заседании кабинета по поводу известного опроса командования сухопутными войсками в связи с возможным возобновлением боевых действий и о близком к отчаянию настроении широких кругов офицерского корпуса, вынуждающем начать действовать. "Я остаюсь при том мнении, - продолжал Науманн, - что единственно правильный метод - это метод Троцкого: если не будут достигнуты желательные изменения, не подписывать и сказать: воевать мы не можем, так что вводите войска! Тогда мы должны будем сконцентрировать наши усилия на восточном направлении и ждать, пока Антанта не расколется, что продлится, вероятно, не слишком долго, учитывая настроение в ее собственных войсках." Переписка с министром иностранных дел закончилась 9 июня 1919 г., когда Науманн резюмировал свои размышления: "После заключения мира нам придется начать очень осторожную, но очень умную игру, которая должна будет подготовить окончательное решение. Ибо - и в этом отношении нельзя себя обманывать - этот мир не решит ни одной проблемы, но создаст еще сотню новых, а значит, каким бы он ни был, его надо рассматривать только как временный". В этом смысле, который принципиально совпадал с мнением правительства Советского Союза о характере Версальского мира, Науманн просил Брокдорфа-Рантцау хотя бы ознакомиться с советами Моора. До этого дело не дошло, так как 20 июня министр иностранных дел подал в отставку, а 23 июня новое правительство немецкой Республики безоговорочно приняло договор. Тем самым потеряли смысл прежде всего усилия по немецко-русскому примирению, которые видны из приводимых здесь документов о деятельности Карла Моора летом 1919 г. Но спустя короткое время, хотя вначале и при более скромных предпосылках, этим усилиям суждено было возобновиться и привести к заключению договора в Рапалло 16 апреля 1922 г.
Внешнеполитическая деятельность Карла Моора была с этого момента закончена. Он жил, не имея поля деятельности, почти до 76 лет в Доме ветеранов революции в Москве. В 1924 г. о нем отзываются как о "старом, подавленном человеке", которому остались только официальные почести режима. В 1927 г. он возвращается на свою старую родину, в Германию, чтобы из-за болезни глаз поселиться в Берлинском санатории. Он умер в Берлине 14 июня 1932 г.
Документ 1
Отчет Карла Моора о подготовке Международного социалистического Конгресса в Стокгольме, август 1917 г.
См. прим. 24.