Глава пятая. УХОДЯТ СО СТАРТА «ВОСТОКИ» (2)

Вслед за Волыновым в садик, где мы сидели, тогда ещё довольно чахлый (сейчас он хорошо разросся), явился новый посетитель — девочка лет двенадцати. Вопрос: «Ты как сюда просочилась?» — она дипломатично пропустила мимо ушей, но на следующий вопрос: «Что тебе тут нужно?» — ответила вполне чётко: «Дядю Гагарина или дядю 'Гитова. Надписать книжку». Ей сказали (как оно и было на самом деле), что Гагарин отдыхает после обеда, а Титов ушёл на реку, и в порядке компенсации предложили:

— Хочешь, тебе вот этот дядя надпишет? — показав на Валеру Быковского, сидящего в одних, как говорят на флоте, далеко не первого срока синих тренировочных брюках на ступеньках крыльца.

Но предложенный вариант охотница за автографами решительно отвергла: ей был нужен не всякий дядя, а космонавт: если не Гагарин или Титов, то, пожалуйста, Николаев или Попович. А собирать подписи каждого встречного — книжек не напасёшься. Так и осталась она без автографа Валерия Быковского с датой 13 июля 1963 года — автографа, который назавтра стал бы уникальным. Мораль: коллекционер должен помимо всех прочих качеств обладать также и предусмотрительностью.

Вечером, когда жара немного спала (в летние месяцы старожилы космодрома комментируют это так: «Похолодало. Всего тридцать девять»), автобус повёз Быковского, Волынова, руководителей их подготовки, врачей на нашу рабочую площадку. Приехали, остановились у домика космонавтов. Валерий и Борис вошли в него. Выйдут теперь уже только, чтобы одеваться для старта, завтра рано утром.

Это завтра началось с того, что, как всегда, собралась — непосредственно на стартовой площадке — Госкомиссия, чтобы дать «добро» на предстоящий пуск. Собралась на этот раз уже не в землянке — «банкобусе», а — очередной шаг на пути прогресса! — в специально построенном домике с залом, который был бы вполне на месте в хорошем клубе завода средней величины. Но — такова уж сила традиций — и этот удобный, даже, я сказал бы, уютный зал, будучи введён в эксплуатацию, незамедлительно получил неофициальное, но оттого ещё прочнее к нему приставшее наименование «банкобус». Вообще надо сказать, терминология на космодроме действовала — на зависть многим другим отраслям науки и техники, где она все никак не может устояться, — весьма стабильно. Каждая вещь, каждое помещение имело своё строго соблюдаемое, единое и всем понятное наименование. Едва ли не единственным исключением оказалось помещение в бункере, вплотную примыкавшее к пультовой. Его называли иногда «комнатой членов Госкомиссии», а иногда — «гостевой», по-видимому в зависимости от того, как расценивал говоривший роль членов Госкомиссии в обеспечении очередного пуска.

Итак, мы собрались в новом «банкобусе».

За минуту до назначенного времени начала заседания вошли руководители пуска и члены Госкомиссии. Один из них перездоровался со всеми присутствующими (а их набралось добрых несколько десятков человек) за руку. Почему-то подобный демократизм вызвал у некоторых участников совещания удивление: зачем, мол, это ему понадобилось? Но у меня, да и у большинства присутствующих создалось впечатление, что таким способом вошедший хотел подчеркнуть своё уважение ко всем — не только к руководящим, но именно ко всем — участникам уникальной работы по пускам пилотируемых космических летательных аппаратов.

Немного спустя, когда Быковский будет уже в космосе, Титов скажет: «Ему на долю выпало все, что по законам вероятности должно было бы распределиться на пятерых». В день старта — после того как космонавт занял своё рабочее место и провёл в нем законные, предусмотренные программой два часа — был объявлен перенос на полчаса, потом ещё на час, потом ещё… Итого он провёл из-за неожиданно возникшей и не сразу раскушенной неполадки пять (пять!) напряжённых предстартовых часов, каждую минуту не имея уверенности, что очередная задержка будет последней и что вообще пуск не будет отменён (или отложен, что, в сущности, почти одно и то же). Перенёс эту, ни в какие нормы не укладывающуюся нагрузку Валерий железно!

На связи с космонавтом сидел Гагарин. Все время развлекал его как только мог. Потчевал музыкой («У нас как в хорошем ресторане: заказывай, чего тебе сыграть»). Сначала говорил небрежным тоном:

— Маленькая задержка.

Потом, когда «маленькие задержки» стали оборачиваться уже не минутами, а часами:

— Потерпи немного ещё.

Пытался смешить:

— Тебе хорошо лежать! А мы тут бегаем…

И только перед самым стартом, когда уже пошла кабель-мачта, как-то очень тепло, сердечно и в то же время значительно сказал:

— Гордимся твоей выдержкой!

Да, психологию человеческую Гагарин понимал — недаром выступил через несколько лет вместе с доктором В.И. Лебедевым как соавтор книги «Психология и космос». А кроме того, наверное, хорошо помнил, как за ним самим только со второй попытки закрыли входной люк космического корабля.

Со временем эта традиция укрепилась — и у нас, и в Америке. Каждый очередной космонавт, переговариваясь по радио, слышал не абстрактную Землю вообще, а хорошо знакомый дружеский голос своего, как правило, уже побывавшего в космосе коллеги. Слышал его компетентный совет, хорошо отобранную («Именно то, что нужно») информацию, иногда просто шутку — это тоже шло на пользу делу. Когда летом 1975 года проводился совместный советско-американский ЭПАС (экспериментальный полет «Аполлон — Союз»), я узнал, что в американском Центре управления полётом в городе Хьюстоне постоянно дежурили астронавты для связи с экипажем «Аполлона», и назывались они, как мне кажется, очень выразительно и точно: экипаж поддержки.

Особую роль такие экипажи сыграли позднее, когда пошли длительные космические экспедиции — начиная с 18-суточного полёта А. Николаева и В. Севастьянова и, далее, многомесячные, вплоть до полёта В.Г. Титова и М.Х. Манарова, длившегося целый год!

Правда, не всегда и не у всех, особенно поначалу, это дело встретило полное понимание. В своей книге «Век космоса» Владимир Губарев рассказал, как однажды в ЦУПе решили «психологически поддержать» давно работающий в космосе и несколько подуставший экипаж, для чего затеяли провести с ним шахматную партию. Из Москвы последовал недовольный звонок: «Что, экипажу нечего делать в космосе?»

Но полезное дело не заглохло и даже получило дальнейшее развитие. Экипажи поддержки стали, если можно так выразиться, сборными: в них кроме дублёров летающего экипажа и других их коллег входили и семьи, и артисты (на А. Райкина и Ю. Никулина из космоса был дан прямой заказ), и писатели, и журналисты. Словом, целая команда, дающая космонавтам ощущение прочной связи со всем, что им близко и привычно.

На старте «Востока-5» роль такой команды с успехом выполнял Гагарин.
[1] [2] [3] [4]