Глава 3. БЕГ ГЕНЕРАЛА СЛАЩОВА (2)

– Спасибо, голубчик, – лесть подействовала, и Богданов развернулся всем телом к вошедшему.

– Нет, Михаил Михайлович, это вам спасибо, – Виленский протянул актеру букет цветов (если со стороны кто увидит или в гри-мерке окажутся посторонние – никаких подозрений: обычный поклонник пришел чествовать своего кумира). – Не мог бы я пригласить вас поужинать, дабы отметить ваш исключительный успех?

– Увы, дорогой мой, – Богданов театрально развел руками. – Сегодня я занят. Как-нибудь в другой раз…

– И тем не менее, Михаил Михайлович, придется со мной отужинать.

– Да как вы смеете… – артист возмущенно сдвинул мохнатые, приклеенные еще брови, но, увидев мандат ВЧК, разом осекся.

– Мне с вещами? – тихо спросил он.

– Ну что вы. Экого вы мнения о наших органах…

Уже наутро подписка, данная артистом Симферопольского театра Михаилом Богдановым о готовности своей негласно сотрудничать с ВЧК, лежала на столе председателя Крымской чрезвычайки.

– А где гарантия, что не сбежит? – спросил Виленского, особоуполномоченного ВУЧК, Фомин.

– В Симферополе у него вся родня. Жена, дети, любовница. Я предупредил, что в случае любого фортеля все они будут расстреляны, как заложники…

Через несколько дней новоявленный агент ВЧК Михаил Богданов сел на пароход, идущий в Константинополь. По разработанной в контрразведке легенде, он ехал за партией краски. На самом же деле Богданов должен был тщательно прощупать своего приятеля Баткина и в случае положительном – установить через него контакт с генералом Слащовым…

Баткин. Ретроспектива-II

Он считал себя удачливым, фартовым человеком. Когда-то в детстве портовая цыганка нагадала ему долгую и счастливую жизнь, предсказала, что увидит чужие страны, будет дружить с королями и князьями – в общем, весь тот стандартный набор небесной манны, которую обычно обещают простакам тонкие психологи-гадалки. Человеку свойственно обманываться и верить в сказки. Вот и он, хоть и понимал, что ерунда это все на постном масле, где-то в глубине души надеялся, что вдруг так и случится. Со временем образ цыганки размылся, затянулся дымкой, но предсказания ее Федор не забыл. И порой, вспоминая запавшие в душу слова, ловил себя на мысли, что жизнь подтверждает предсказание это.

В самом деле. Чужие страны посмотрел. Сначала – Бельгия, теперь – Турция. Видел и Керенского, и Врангеля (пусть не дружил, но в компаниях, особенно в присутствии барышень, любил обронить: «Помню, Александр Федорыч мне сказал… Однажды мы с Петром Николаичем…»)

Он приехал в Константинополь вместе со всеми – в ноябре 1920-го. Сбережений – ноль. Что делать, чем зарабатывать на жизнь? Деятельная его натура не позволяла расслабиться, требовала найти какое-то активное занятие, выход энергии.

Месяц болтался по ресторанам и тавернам, слушал пьяные речи офицеров и купцов: мол, не сегодня-завтра вернемся назад. В дискуссии Баткин не вступал, хотя понимал отменно: никуда уже никто не вернется. Совдепия выдавила их, как выдавливают юнцы прыщи со своего лица.

Баткин был прагматиком. Все свои сильные и слабые стороны знал отменно. Никакой серьезной профессии – той, что могла бы приносить деньги – у него не было. Агитация же его и ораторское мастерство в Константинополе и даром не были никому нужны.

Спасительная мысль в голову пришла внезапно. Информация. Вот товар, который никогда не падает в цене.

В эмигрантском обществе, не таясь, говорили о засилье в Константинополе шпионов. Помимо турецкой контрразведки, активно работали здесь и французы, и англичане. Свою спецслужбу создавал Врангель. Пошли слухи о появлении советских агентов.

Баткин знал всех, и все знали Баткина. Он был вхож во многие дома и учреждения. То, что для прочих эмигрантов было лишь темой для бесед и сплетен, Баткин обратил в деньги.

«Сперва он проявлял суетливость необыкновенную, – осенью 1921-го писал эмигрантский листок „Новое время“, – от украинцев он мчится к первопоходникам18, от первопоходников к сионистам, откуда в штаб Врангеля, жужжит около Слащова, ведет деятельную переписку с Зензиновым19 и Керенским и хорошо осведомлен о большевистских представителях в Константинополе».

Слащов завязывает знакомство с английскими и французскими разведчиками, ищет подходы к туркам. Главной же его козырной картой становится генерал Слащов.

До эмиграции знакомы они были лишь заочно. Вернее, Бат-кин-то, как и все в русской армии, заочно знал Слащова, но для генерала он был фигурой слишком мелкой, незаметной.

В хитрости ума Баткину не откажешь. Едва только услышал он громкие заявления Слащова, узнал о позорном увольнении его из армии, о том, что генерал пишет какую-то убийственную книгу – сразу понял: в этой игре можно поживиться. Слащову нужны такие помощники, как он: пронырливые, безотказные, вездесущие. Конечно, в окружении генерала немало преданных, верных людей, но все они – вояки, способные лишь на дуэли. Дуэли тайные, подковерные – не по ним.

Но как подобраться к Слащову? Прийти с улицы? Неровен час – заподозрит неладное и прогонит. Нет, в таких ситуациях нужно действовать тоньше.

Прознав, что Слащов вместе со своим начальником штаба генералом Дубяго20 снял дачу на берегу Босфора, Баткин селится в той же деревне. Вскоре он как бы случайно знакомится с генералом.

Баткин умеет вызывать к себе доверие (свойство, присущее всем без исключения авантюристам и мошенникам). В славословиях он не стесняется, как не стесняется и в выражениях, если речь заходит о Врангеле. Сердце генерала тает, и вот уже Баткин садится помогать ему с книгой.

Теперь он частый гость на генеральской даче. С каждым новым визитом его все меньше перестают стесняться, воспринимают уже как своего. И в один из вечеров он узнает, что Слащов ведет тайные переговоры с резидентом Москвы. Сладко засосало под ложечкой: значит, не ошибся он в расчетах, Совдепии нужен опальный генерал.

Но иные посредники Баткину не нужны. Он, и только он один должен иметь монополию на Слащова, быть его официальным, как сказали бы сейчас, дистрибьютером.

Полагаем, не без участия Баткина контакты Слащова с Тенен-баумом-Ельским были сорваны. Рискнем сделать и иное предположение: для того-то Слащов и послал своему приятелю Богданову письмо в советский Симферополь, чтобы вызвать ответную реакцию ВЧК. Он прекрасно знал, что все письма, идущие из-за кордона, перлюстрируются контрразведкой, а значит, его послание не останется незамеченным. Если его план удастся, именно он станет основной картой в игре за будущность Слащова, и именно на него сделает ставку Москва.

Оставалось лишь ждать, когда последует ответ. А в том, что ответ такой последует, Баткин не сомневался…

Константинополь. Июнь 1921 г.

Купола мечетей, золоченые сабли полумесяцев видны были издалека. Богданов стоял на палубе теплохода, силясь запомнить, запечатлеть все раскрывающееся перед ним великолепие.

Как и большинство русских людей, ко всему заграничному относился он с трепетом. Особенно теперь, когда заграница отдалилась безмерно, превратилась в другую планету, недоступную для граждан РСФСР.

Над константинопольским портом плыл незнакомый, пряный и душный запах. Это был запах свободы и приключений. Впрочем, о какой свободе мог думать он, когда дома, в Крыму, в заложниках осталась вся семья.

И все же константинопольский воздух кружил, пьянил голову. Обаяние портового города окутывало Богданова против его воли. Константинополь казался ему волшебной сказкой, сошедшей со страниц «Тысячи и одной ночи».

Здесь совершенно органично уживалось несовместимое. Пыхтящие авто. Турчанки в паранджах. Полуголые чумазые ребятишки и золотое шитье погон. Чалмы, котелки, фуражки, платки.

Ноги сами несли его в центр, к знаменитой церкви Святой Софии, с которой пять веков назад сбросили янычары кресты, насильно обратив в мусульманскую веру. Богданов долго стоял у ее подножия. Он думал о бренности всего земного, о том, что нет на земле ничего вечного и постоянного. В Константинополе это понимается особо.

Лишь к вечеру, насладившись константинопольской сказкой, Богданов приехал по указанному в письме адресу. Он и не чаял застать Баткина дома, но, на удивление, ему повезло.

После объятий и обязательных в таких случаях пустых расспросов («Как доехал?» – «Нормально». – «Как дома?» – «Нормально». – «Какая сейчас погода в Крыму?» – «Нормальная».), они вышли прогуляться к берегу Босфора.

Бежали по волнам лунные дорожки, из воды доносился плеск рыб, и была в этом такая умиротворенная идиллическая тишина, что не хотелось вовсе говорить о делах: сидеть бы так перед морем, вглядываться в черную воду…
[1] [2] [3] [4]