IV
[1] [2]Снизошедший с небес.
В белоснежных ризах.
Мессия.
«Не мир я вам принес, но меч!..»
Михоэлс не помнил, сколько времени просидел на стылом осеннем ветру. Встал, поднял воротник макинтоша. Похромал к дому, сунув руку в карман. Пальцы нащупали какую-то бумагу. Остановился, вынул, посмотрел с удивлением. Это был конверт. Заклеенный, но без адреса. Вскрыл. В конверте была записка:
«Жидовская образина, ты больно далеко взлетел, как бы головка не слетела».
На другой день Лозовский позвонил снова. Но по телефону говорить ничего не стал. Лишь сказал:
— Буду через десять минут. Выйди.
Ровно через десять минут возле театра остановился черный правительственный «ЗиС». Лозовский выбрался из машины, пожал Михоэлсу руку. Кивнул:
— Пойдем погуляем.
Пошли по Малой Бронной, пустынной в это рабочее время дня. Ветерок гнал по асфальту красные кленовые листья.
— Вчера я был у Молотова, — проговорил Лозовский. — Он просил передать тебе, что ждет ответа. Дал понять, что ответ нужен срочно.
— В чем срочность? — спросил Михоэлс.
— Я полагал, что это мне объяснишь ты. И что за ответ.
— В какой стадии находятся переговоры по плану Маршалла?
— Почему тебя это интересует? — удивился Лозовский.
— Для расширения кругозора.
— В промежуточной. Ожидаем приезда американской делегации. Для детального обсуждения.
— В Москву?
— Да, в Москву.
— Когда?
— Точный срок еще не установлен. После Нового года. Где-то в конце января.
— Делегацию возглавляет Гарриман?
Лозовский остановился и внимательно, сверху вниз, посмотрел на Михоэлса:
— Ты и это знаешь?
— Предполагаю.
— Да, Гарриман. Для нас это хорошо. У него репутация «голубя».
Михоэлс усмехнулся:
— Никогда не любил голубей. Выходит — не зря.
— Ты так и не объяснишь мне, в чем дело?
— Извини, Соломон Абрамович. Нет.
— Почему?
— Почему?.. Когда-то мы пили у меня дома польскую водку «Выборову», ты запретил мне выносить на обсуждение президиума ЕАК наше письмо о Крыме. Ты сказал: «Давай их побережем». Помнишь?
Лозовский кивнул:
— Помню.
— Поэтому я ничего и не расскажу. И когда тебя спросят: «Гражданин Лозовский, о чем вы вели переговоры с гражданином Михоэлсом 26 октября 1947 года в 14 часов, прогуливаясь по улице Малая Бронная?» — ты ответишь: «Гражданин следователь, в указанный вами день я не вел никаких переговоров с гражданином Михоэлсом. Я лишь передал ему слова товарища Молотова о том, что товарищ Молотов ждет ответа. О каком ответе шла речь, я не знаю. Гражданин Михоэлс мне ничего не сказал». Вот так ты ответишь. С чистой партийной совестью.
— Я мог бы тебе помочь, — заметил Лозовский.
Михоэлс покачал головой:
— Нет, Соломон Абрамович. Ты очень большой начальник. Но ты не Господь Бог.
— Что мне передать Молотову?
— Скажи, что я дам ответ.
— Понятно.
Вернулись к машине. Михоэлс спросил:
— Тебе не трудно будет подбросить меня на Кропоткинскую?
Лозовский кивнул:
— Садись.
Возле метро «Кропоткинская» Михоэлс попросил остановить машину. Лозовский посмотрел, как он пересекает бульвар, и бросил водителю:
— На Старую площадь!..
Аллеи Гоголевского бульвара были завалены желтыми, оранжевыми и багровыми листьями. Сквозь голые кроны тополей и лип сквозило чистое, без единого облачка, небо. Стояло холодное, ясное, голубое предзимье.
Москва была до тоски прекрасна.
До тоски и сердечной боли была прекрасна жизнь.