Эмансипация во Франции (1)

В противоположном лагере епископ Нанси Ла Фар, великий защитник Людовика XVI аббат Мори и особенно будущий монтаньяр и член Директории депутат от Эльзаса Ревбелл приводили аргументы для доказательства неисправимости евреев, так что из-за серьезных угроз (опасности еврейского господства или риска вызвать народный взрыв) сохранялась необходимость ничего не менять в их положении. Короче говоря, одни хотели развивать евреев, но ликвидировать традиционный иудаизм, а другие, напротив, не трогать иудаизм, но сохранить угнетение евреев. Эти две основные возможности еще будут нам встречаться достаточно часто в других странах и в другие эпохи. В конце концов, четырьмястами восемью голосами против четырехсот трех Учредительное собрание приняло следующее постановление: «Национальное собрание признает некатоликов, способными выполнять все гражданские и военные виды деятельности, за исключением евреев, о которых оно оставляет за собой право высказаться в дальнейшем».

Однако нельзя не настаивать на том, что евреи и иудаизм были лишь словами, за которыми скрывались совершенно различные реалии, так что их положение как нехристиан в лоне западной цивилизации было единственным, что их объединяло. «Португальские евреи», составлявшие неотъемлемую часть буржуазии Бордо, предприняли самостоятельные действия и добились равенства в правах месяцем позже, 28 января 1790 года. Это прошло не без трудностей, заседание продолжалось одиннадцать часов без перерыва и было самым бурным в истории Учредительного собрания. В своей характерной манере газета Мирабо писала по поводу яростной обструкции, устроенной представителями духовенства: «Антииудейская партия сама воссоздала образ синагоги». В результате, решающую роль сыграла поддержка дела эмансипации сефардов жирондистом де Сезом от имени города Бордо, тогда как муниципалитеты Эльзаса, особенно городов Страсбурга и Кольмара, изо всех сил выступали против эмансипации ашкеназов. Со своей стороны Ревбелл провозгласил во время бурной перепалки во всю силу своих легких: «Господа, вам предлагают объявить, что евреи Бордо не имеют ничего еврейского!»

Замечательный хроникер Леон Кан, чей труд «Евреи Парижа во время Революции» является источником первостепенной важности, полагал, что можно сделать следующее обобщение – всеобщая эмансипация оказалась возможной только после попытки бегства короля за границу. Это замечание позволяет сделать серьезные выводы. В самом деле, вопреки весьма весомой поддержке Коммуны города Парижа (речь здесь идет о Коммуне 1789-1794 гг. – Прим. ред. ) и несмотря на то, что парижские евреи постоянно проявляли свойственный им дух Просвещения, на протяжении целых десяти месяцев Учредительное собрание отказывалась вернуться к рассмотрению этого вопроса. Все изменилось после знаменитого вареннского дела (22 июня 1791г. в Варенне был арестован бежавший Людовик XVI. – Прим. ред. ). Это историческое событие разрушило священную ауру, окружавшую христианнейшего короля французов, без чего невозможно представить суд над королем и его казнь, т. е. главное событие Французской революции.

27 сентября 1791 года Конституционное собрание прежде чем закрыть заседание почти единогласно приняло постановление о полной эмансипации евреев; немногие противники этого решения не выдвинули серьезных возражений. Председательствовавший на заседании Рено де Сен-Жан д'Анжели выступил с предостережением: «Я требую, чтобы призвали к порядку всех тех, кто намеревается возражать против этого предложения, поскольку тем самым они поднимут руку на Конституцию». Угроза была достаточно прозрачной. Времена изменились, новый дух царил в Париже, дух, который будет воодушевлять процесс над Людовиком XVI и кампанию против христианства. Все происходило таким образом, как если бы процесс, который должен был привести к цареубийству, заранее способствовал делу оправдания народа-богоубийцы.

«Добронамеренные» граждане тем сильнее горевали по поводу еврейской эмансипации. Вспоминая 1789 год, аббат Жозеф Леман, еврей, принявший христианство, писал через столетие после этих событий: «День 23 декабря 1789 года стал глубоким унижением для нашего народа, но это был день высшей справедливости! Да, палач заслуживал общей с нами реабилитации, ибо палач убивает только людей, притом виновных, а мы, мы погубили Сына Господа, невинного!» Кроме того, можно сопоставить дело евреев с вопросом о цветных, которым в том же сентябре было отказано в гражданских правах. И если на следующий день после решения об эмансипации евреев, 28 сентября, Учредительное собрание проголосовало за запрещение рабства, то под давлением крупных плантаторов оно было сохранено в колониях. В этом случае предрассудки или «физическое отвращение» сочетались с воздействием могущественных заинтересованных сил. Что же касается евреев, то в дело не были вовлечены никакие организованные крупномасштабные интересы ввиду их малочисленности, гетерогенности и разбросанности. В этих условиях эмансипация могла быть провозглашена во имя чисто идеологических соображений, во имя торжества принципов, и в каком-то смысле это придает всему происшедшему особое величие.

Евреи, и прежде всего евреи Парижа, прилагали все возможные усилия, чтобы добиться решения этого жизненно важного для них вопроса. Но в остальном они не сыграли практически никакой роли во Французской революции. Похоже, что на востоке страны они оставались в своем большинстве не только пассивными, но даже безразличными, или по крайней мере сдержанными наблюдателями за ходом дебатов об их будущей судьбе. Интересно отметить в этой связи, что никогда, ни в одном случае не было попыток со стороны современников приписать крах монархии и гонения на христианскую церковь заговору евреев. Только в дальнейшем, как мы это увидим, появятся подобные интерпретации. Верно, что ищущие простых и манихейских (т. е. черно-белых, разделяющих мир на абсолютное добро и зло. – Прим, ред. ) объяснений через влияние оккультных сил, действующих во мраке, скорее могли иметь в виду протестантов, более многочисленных и могущественных: подобные голоса начали раздаваться с 1790 года, и в дальнейшем их количество возрастало.

Таким образом, за редкими исключениями евреи не фигурируют ни среди активных, ни среди пассивных участников Террора. Но кампании по дехристианизации естественно сопровождались и кампаниями против иудаизма, что можно видеть на примере той критики, с которой «Бюллетень Общественного спасения» обрушился на обряд обрезания:

«Прежде чем этот кошмар будет остановлен, сколько детей могут пасть жертвами этого иудейского обряда? Сей предмет, весьма интересующий общество, еще не привлек внимания наших законодателей. Необходим конкретный закон, запрещающий потомкам Авраама делать обрезание детям мужского пола… »

Встречались также раввины, которые по примеру кюре и пасторов выставляли напоказ свою гражданственность. Так, некий Соломон Гессе, «еврейский священник в Париже, 20 брюмера II года объявил, что у него «нет иного Бога, чем бог свободы, иной веры, чем вера в равенство», и предложил родине «тканые серебром нашивки со своих иудейских украшений». Если как в Париже, так и в провинции еврейская религия подвергалась таким же преследованиям, как и все другие религии, то можно думать, что многовековая привычка к полуподпольному существованию помогала сторонникам иудаизма более успешно избегать якобинских молний. Однако возникает очень четкое впечатление, что в отношении иудаизма фанатизм культа Разума удваивал свою ярость, особенно в восточных департаментах, опираясь на традиционные антиеврейские чувства.

Весьма показательной в этом отношении является популярная брошюра, прославляющая Марата, где он сравнивается с Иисусом, «который также пал под ударами фанатиков в разгар своих усилий по спасению рода человеческого», В восточных департаментах велась открытая антиеврейская пропаганда. Член Конвента Бодо, комиссар Рейнской и Мозельской армий, даже предлагал новый вид возрождения евреев – «возрождение посредством гильотины»:

«… у них всегда алчность вместо любви к родине и жалкие суеверия вместо разума. Я знаю, что некоторые из них служат в наших армиях, но, исключая их из дискуссии по поводу их поведения, не следует ли применить к ним возрождение посредством гильотины?» В то же время (брюмер, II год) все муниципалитеты департамента Нижнего Рейна получили приказ «немедленно собрать все иудейские книги, и особенно Талмуд, а также любые знаки их религии, чтобы в десятый день второй декады устроить аутодафе во имя Истины из всех этих книг и знаков религии Моисея». Похоже, что этот приказ не был выполнен, поскольку, когда наступил месяц плювуаз, т. е. через три месяца, в другом циркуляре объявлялся запрет «гражданам порочить прекрасное имя гражданина и смешивать его с именем еврея, собираться в их так называемых синагогах и кривляться там в честь древних праздников, используя непонятный язык, с помощью которого можно легко нарушить общественную безопасность». Второго термидора речь уже идет не об их суевериях, но о финансовой деятельности, которая ставится в вину эльзасским евреям, и муниципалитеты округа получают приказ «не сводить глаз с этих опасных существ, прожорливых пиявок на теле граждан".

На противоположном краю Франции португальские евреи не навлекали на себя подобных обвинений, тем не менее их революционный энтузиазм также был не слишком горячим. На многих крупных коммерсантов и банкиров Бордо были наложены штрафы и обязательства обеспечивать нужды санкюлотов; самую большую сумму в двенадцать тысяч ливров должен был выплатить банкир Шарль Пейксотто, обвиненный в «нападках на аристократию даже при прежнем режиме, вплоть до претензий на происхождение из рода левитов, что делает его самым знатным человеком королевства… » Генеалогические притязания иберийских евреев хорошо известны: по другую сторону Пиренеев семья Га-Леви, или Санта-Мария, заявляла о еще более царственном происхождении (Семья Санта-Мария, происходящая от принявшего христианство раввина Га-Леви, в XVI веке получила почетный статут христианской «чистой крови», поскольку она претендовала на происхождение из семьи Святой Девы (см. мою книгу «История антисемитизма. Эпоха веры», М. 1997, с. 125).).

Как писал хроникер из Бордо Детшеверри, «штраф был бы еще больше, если бы Комиссия вовремя не отметила, что Пейксотто проявил самое большое рвение при покупке национального имущества. Что же касается эльзасских евреев, то они воздерживались от покупки национального имущества прежде всего по традиции, а затем, по всей вероятности, из-за скептицизма по поводу будущего Революции. Похоже, что видные португальские евреи разделяли этот скептицизм, если судить по контактам, которые они поддерживали в 1791-1793 гг. с партией короля в Париже и Лондоне по вопросам конституции, а также в Ланде, своеобразной еврейской вотчине под сюзеренитетом французской короны. Это дело, известное нам только благодаря рапорту Жозефа Фуше, могло иметь отношение к очень старому проекту, поскольку в заметке Монтескье по поводу создания «еврейского города» недалеко от Байонны уже обсуждался этот вопрос (мы уже говорили об этом выше). Эта идея пробуждает особое отношение и политические надежды у евреев-сефардов, совершенно чуждых ашкеназскому иудаизму того времени.
[1] [2] [3] [4]