30
[1] [2] [3] [4]Дочитав последнюю страницу, Альтман, не глядя на Вадима, тихо и уныло спросил:
– Вы не отказываетесь от своих показаний?
– Конечно, нет, я ведь их подписал.
– Хотите что-нибудь добавить?
Ему дается шанс. Он должен его использовать.
– Видите ли, – начал Вадим, – вы спрашивали в прошлый раз об антисоветских разговорах. Ваш вопрос заставил меня глубоко задуматься, я понимал, что какие-то основания для такого вопроса у вас были. И я предположил, что таким основанием мог стать анекдот, который я рассказал одному своему знакомому.
– Что за анекдот? – Альтман откинулся назад, приготовился слушать и в первый раз открыто посмотрел на Вадима.
Вадим рассказал и сам анекдот, и от кого его слышал, и кому передал. Добавил, что не придавал значения анекдоту, он был рассказан в присутствии члена парткома, и тот никак не реагировал на него, даже посмеялся. И он, Вадим, пересказал его своему парикмахеру, Сергею Алексеевичу, когда сидишь в кресле, всегда о чем-то болтаешь, тем более он знает парикмахера с детства, человек вне политики, все его отношение к политике заключено в пяти шуточных словах «Без Льва Давыдовича не обошлось».
Именно такую версию избрал Вадим здесь, в кабинете, версия спокойная, сдержанная и, как ему казалось, убедительная.
Некоторое время Альтман молчал. Самым зловещим было именно его молчание – таким образом давал почувствовать Вадиму свое недоверие.
Потом Альтман взял лист бумаги и сказал:
– Повторите, кто вам рассказал анекдот?
Вадим повторил.
– Когда это было?
Вадим назвал месяц, числа он не помнил.
– Кому вы рассказали?
И тут выяснилось, что Вадим не знает фамилии Сергея Алексеевича. Альтман записал на бумажке имя-отчество и адрес парикмахерской.
– Какие анекдоты вы еще рассказывали и кому?
Вадим пожал плечами.
– Я? Анекдоты? Никому я их не рассказывал.
– Вы хотите меня убедить, что в своей жизни не знали ни одного анекдота, кроме этого? В этом вы хотите меня убедить?
– Нет, я, конечно, в своей жизни слышал разные анекдоты, но я их никому не рассказывал.
– Что же вы слышали?
– Не помню. Во всяком случае, не политические.
– А какие?
– Просто бытовые…
– Марасевич! Вы хотите мне доказать, что я дурачок? Я не дурачок, и не считайте меня дурачком…
Он опять палачески прищурился и злобно сказал, не сказал даже, прошипел:
– Тут вообще дураков нет.
Он вдруг показался Вадиму ненормальным. И ему стало еще страшней – от сумасшедшего всего можно ожидать.
– Но я не могу припомнить, – пробормотал Вадим…
– Не можете припомнить, – с ненавистью глядя на Вадима, произнес Альтман, – а кто будет за вас вспоминать? Я? Тогда садитесь на мое место, а я сяду на ваше. – Он встал. – Ну, садитесь, садитесь, – показал рукой, – проходи, садись!
Вадим помертвел от страха, этот сумасшедший сейчас его убьет, пристрелит из пистолета, пристегнутого к ремню.
Альтман сел так же неожиданно, как и встал. Опять помолчал, задумчиво и грустно глядя в угол, потом вдруг спросил:
– В Союзе писателей рассказывают анекдоты?
– Наверно, рассказывают.
– Отвечайте точно: рассказывают или не рассказывают? Не «наверно», а точно.
– В Союзе писателей сотни людей.
– Я не спрашиваю, сколько в Союзе писателей людей, я спрашиваю: рассказывают ли они анекдоты?
– Кто-то наверняка рассказывает.
– Кто эти «кто-то»?
– Я не могу назвать конкретных лиц…
– «Не могу»?! – Альтман скривил рот в злобной усмешке. – Скажите «не хочу»… На одном анекдоте попались, его вы помните, а попадетесь на другом, и другие вспомните, только поздно будет. Хорошо! Панкратова Александра Павловича знаете?
– Панкратова? Ах да, Саша Панкратов, конечно, знал, мы с ним учились вместе в школе.
– Вы знаете, где он сейчас?
– Он арестован, выслан. В Сибирь, кажется.
– От кого вы это знаете?
– То есть как, – растерялся Вадим, – мы с ним жили на одной улице, учились в одной школе, все это знали.
– Нет, вы действительно считаете меня дураком, – сказал Альтман, – хотите меня убедить, что вся улица только и говорит об аресте Панкратова Александра Павловича. Хотите меня убедить, что по-прежнему ходите в школу и там тоже только и разговоров, что об аресте Панкратова… Так?
– Я встречался с одноклассниками на Арбате, и они мне сказали, что Саша Панкратов арестован.
– И это все?
– То есть?
– Что «то есть», что «то есть»! – опять взорвался Альтман. – Я спрашиваю вас русским языком – это все, что вы знаете о деле Панкратова?
– Я вообще ничего не знаю о его деле. Я знаю, что он был арестован, а за что, не знаю.
– Не знаете?! Ничего не знаете! Знаете только один анекдот, за всю жизнь рассказали только один анекдот!
Альтман замолчал, опять долгая пауза и неожиданный вопрос:
– Вы писали письмо в защиту Панкратова?
– Письмо, – растерялся Вадим, – письмо…
– Да, «письмо», «письмо», – опять скривился Альтман, – письмо в защиту Панкратова вы писали?
Вадим вспомнил столовую Лены Будягиной, где они сидели, когда Нина предлагала написать письмо в защиту Саши, вспомнил Лену, и Нину, и Максима… Сашу арестовали два года назад, Вадим уже забыл о нем.
– Видите ли, – неуверенно начал он, – когда арестовали Сашу Панкратова, я был в гостях у своей одноклассницы Лены Будягиной, там был еще кто-то из наших одноклассников.
– Кто?! – перебил его Альтман. – Кто конкретно? Говорите конкретно, Марасевич, не виляйте, не заставляйте меня выуживать из вас показания. Вы своего парикмахера почти год вспоминали, думаете, и дальше так будет? Нет, мы вам на каждую фамилию года не дадим, у нас есть способ заставить вас вспоминать быстрее. У нас есть такие средства. И первое средство – оставить вас здесь. Здесь, в камере, вы будете быстрее вспоминать.
Вадим перевел дыхание, у него дрожали руки, голову будто стиснуло обручем.
– Ну, – вдруг тихо и спокойно проговорил Альтман, – будете говорить?
– У Лены был я, Нина Иванова и Максим Костин, все мы одноклассники…
[1] [2] [3] [4]