22. Елизавета против Елизаветы. (август 1586 – февраль 1587) (1)
[1] [2] [3] [4]Заклинаю Вас, Madame, памятью Генриха VII, нашего общего предка, а также королевским титулом, который я сохраню и в смерти, не оставить втуне эти справедливые пожелания и поручиться мне в том Вашим собственноручно написанным словом.
Ваша неизменно расположенная к Вам сестра и пленница Мария, королева».
Мы видим: сколь это ни странно и невероятно, в последние дни затянувшейся на десятилетия борьбы роли переменились: с тех пор как Марии Стюарт вручен смертный приговор, в ней чувствуется новая уверенность и сила. Сердце ее не так трепещет, когда она читает свой смертный приговор, как трепещет рука у Елизаветы, когда ей предлагают этот приговор подписать. Мария Стюарт не так страшится умереть, как Елизавета убить ее.
Быть может, она уверена в душе, что у Елизаветы не хватит мужества приказать палачу поднять руку на венчанную королеву, а быть может, это спокойствие – лишь маска; но даже такой пронырливый наблюдатель, как Эмиас Паулет, не улавливает в ней ни тени тревоги. Она ни о чем не спрашивает, ни на что не жалуется, не просит у стражей ни малейших поблажек. Не пытается она и вступить в тайные сношения с чужеземными друзьями; ее сопротивление, ее самозащита и самоутверждение кончились; сознательно препоручает она свою волю судьбе, творцу: пусть он решает.
Теперь она занята серьезными приготовлениями. Она составляет духовную и все свое земное состояние заранее раздает слугам; пишет королям и князьям мира, но уже не с тем, чтобы, подвигнуть их на посылку армий и снаряжение войн, а дабы уверить, что она готова неколебимо принять смерть, умереть в католической вере за католическую веру. Наконец-то на это беспокойное сердце сошел великий покой: страх и надежда, эти, по словам Гете, «злейшие враги рода человеческого», уже не властны над окрепшей душой. Так же как ее сестра по несчастью Мария-Антуанетта, лишь перед лицом смерти осознает она свою истинную задачу. Понимание своей ответственности перед историей блистательно перевешивает в ней обычную беспечность; не мысль о помиловании поддерживает ее, а некое окрыляющее стремление, надежда, что последняя минута станет ее торжеством. Она знает, что только драматизм геройской кончины может искупить в глазах мира ее трагическую вину и что в этой жизни у нее осталась одна только возможная победа – достойная смерть.
И как антитеза уверенному, возвышенному спокойствию осужденной узницы замка
Фотерингей – неуверенность, бешеная нервозность и гневная растерянность
Елизаветы в Лондоне. Мария Стюарт уже решилась, а Елизавета только берется за
решение. Никогда еще соперница не причиняла ей таких страданий, как теперь,
когда она всецело у нее в руках. В эти недели Елизавета теряет сон, целыми
днями хранит она угрюмое молчание; чувствуется, что ее гвоздит неотступная,
ненавистная мысль: подписать ли смертный приговор, приказать ли, чтобы его
привели в исполнение? Она бьется над этим вопросом, как Сизиф[74] над своим камнем, а он снова всей тяжестью скатывается ей
на грудь. Напрасно уговаривают ее министры – голос совести сильнее. Она
отвергает все их предложения и требует новых. Сесил находит, что она
«изменчива, как погода»: то хочет казни, то помилования, постоянно добивается
от своих советников «какого-нибудь другого выхода», хоть и знает, что другого
нет и быть не может. Ах, если бы все было совершено помимо нее, само собой, без
ее ведома, без ясно отданного приказа – не ею, а для нее! Все неудержимее
гнетет ее страх перед ответственностью, неустанно взвешивает она плюсы и минусы
столь неслыханного деяния и, к огорчению своих министров, откладывает решение
со дня на день, прячась за двусмысленными, злобными, раздраженными и неясными
отговорками, отодвигая его куда-то в неопределенность. «With weariness to talk,
her Majesty left off all till a time I know not when»[*], – жалуется Сесил, чей холодный, расчетливый ум не в силах
понять эту потрясенную душу. Ибо хоть Елизавета и приставила к Марии Стюарт
жестокого тюремщика, сама она день и ночь во власти еще более неподкупного и
жестокого стража – своей совести.
70.
Французский король Людовик XVI (1774-1792) и его жена Мария-Антуанетта были
низложены в ходе Великой французской революции и казнены в 1793 г. по решению
Конвента.
71.
В эпоху Юлия Цезаря и Августа тетрархами (греч. «тетрархия» –
четверовластие) называли мелких местных царьков на Востоке (в Галатии,
Палестине), находившихся в зависимости от Рима.
72.
Лициний – Валерий Лициний Лициниан (250-324), римский военачальник, затем
соправитель Константина Великого. Был женат на сестре императора Констанции.
Управлял восточной частью Римской империи. В борьбе за единоличную власть
потерпел в 323 г. поражение, и под давлением Константина сенат приговорил его к
смертной казни.
Конрадин фон Гогенштауфен – герцог Швабский (1252-1268), боролся с королем
Неаполя Карлом Анжуйским за господство над Сицилией. Потерпев поражение от
французских рыцарей, попал в плен и был в 1268 г. казнен по приказу Карла
Анжуйского.
Иоанна I Неаполитанская (1343-1382) – королева Неаполя, была отлучена от
церкви папой Урбаном VI, боролась за власть с его ставленником Карлом III
Анжуйским, к которому она попала в плен и была убита.
73.
Звездная палата – высший судебный орган в Англии. Учрежден в 1487 г.
Генрихом VII для борьбы с мятежными феодалами. Палата приговаривала к смертной
казни и конфискации имущества всех, кто оказывал сопротивление королю.
Существовала до 1641 г. и служила орудием укрепления английского абсолютизма.
Называлась так по залу заседаний, потолок которого был украшен звездами.
* * *
Фактически (лат.)
74.
Сизиф – мифический царь Коринфа, осужденный за грехи выполнять в подземном
царстве тяжелую и безрезультатную работу – вечно втаскивать на гору огромный
камень, который, едва достигнув вершины, тотчас скатывался вниз.
* * *
Устав от этого разговора, ее величество отложила вопрос на неопределенное
время (англ.)
[1] [2] [3] [4]