VII. ОК (2)

– Подонки, – закричал Антон, – ни слова о наших лозунгах, сплошная похабная буффонада!

Вот эффектные кадры: несущаяся в атаку «Волчья Сотня». Рты оскалены, шашки над головой. Шашки затуплены, ими нельзя убить, но покалечить – за милую душу! Несущиеся с другой стороны и прыгающие в толпу с балконов старинных отелей первой линии Ялты остервеневшие «красные стражники». «Коктейль-Молотов» снова в моде!» Камера панорамирует дерущуюся набережную, средний план, крупный. «Какая вайоленс!» – восклицают все трое комментаторов одновременно.

– Это я! Я! – закричал тут радостно Костенька Нессельроде, хотя вроде бы гордиться нечем: дикий красный охранник, прижав его к стене, молотит руками и ногами.

Промелькнул и Антон, пытающийся применить тайваньские приемы своего папаши и получающий удар тупой шашкой по скуле. Вновь на экране вдруг появились Арсений Николаевич и Фред Бакстер. Первый надел темные очки, второй опустил на глаза песочного цвета панаму с цветной лентой. «Не мешайте нам, джентльмены, – саркастически сказал русский комментатор, – мы наслаждаемся водой „Учан-Су“. Вновь: мгновенный кадр рекламы напитка. Сдвинутые ряды городовых, словно римские когорты, наступают со всех сторон. Струи воды, слезоточивые газы. Бегство. Опустевшая набережная с остатками „битвы“, с догорающими машинами и выбитыми витринами. Все три комментатора за круглым столом. Смотрят друг на друга с двусмысленными улыбочками. „Чьи же идеи взяли верх? Кто победил? Как говорят в таких случаях в Советском Союзе – победила дружба!“

На экране появились вдруг кольца дороги, спускающейся к Артеку, и на ней медленно катящий в открытой старой машине Арсений Николаевич. «Быть может, как раз в этом ключе и размышляет о сегодняшних событиях наш почтенный „вредумец“ Арсений Николаевич Лучников. А где, кстати, его сын, редактор „Курьера“? Неужели опять в…»

Передача закончилась на многоточии.

«Больше никогда не приеду в этот бедлам, – подумал Лучников. – Буду сидеть на своей горе и подстреливать репортеров».

– Свиньи! – рявкнул Антон. – Тоже мне небожители! Издеваются над мирскими делами! Следующий митинг яки – возле телевидения! Мы тряхнем эту шайку интеллектуалов, которые ради своих улыбочек готовы отдать на растерзание наш народ!

– Тряхнем! – слабо, но с энтузиазмом воскликнул Костенька Нессельроде.

– Что касается меня, то я – сторонница СОСа! – с сильным энтузиазмом высказалась Лидочка Нессельроде. Она стояла в углу веранды, на фоне темного моря, туника ее парусила, облепляя изящную линию бедра, каштановые волосы развевались.

Остальные «греки» разбрелись от телевизора с ироническими улыбочками, им как раз больше импонировала «шайка интеллектуалов» на TV. Теперь гости с интересом посматривали на Лидочку, как она хочет понравиться и Антону, и деду Арсюше, какой энтузиазм! Мальчишки, кричащие о новой нации, это хоть смешно, но понятно, но – тридцатилетняя потаскушка, решившая заарканить редактора «Курьера» и ударившаяся в романтику Общей Судьбы – это уж, простите, юмор высшего класса! Предположите, господа, что мечта Лидочки Нессельроде, осуществится и она породнится с Лучниковыми. Что произойдет с бедной барышней в новом семейном компоте? Папа Нессельроде махровый монархист, а ведь она благоговеет перед своим папой, потому что он дал ей жизнь! Мама Нессельроде за конституционную монархию, а ведь и мама – это Лидочкино второе я, да и воспитание она получила английское. Будущий тесть ее – один из отцов островной демократии, конституционалист-демократ. Будущий муж – творец Идеи Общей Судьбы, советизации Крыма. Будущий же ее пасынок и сейчас перед нами – гражданин Яки-лэнда! Бедная барышня, какой надеждой освещено ее лицо, как романтически трепещут ее одежды на фоне Понта Эвксинского! Она уже видит, должно быть, нашего монарха в роли Генсека ЦК КПСС, и Политбюро, уважающее конституцию, предложенную им «Партией народной свободы» и Яки АССР в составе ЕНУОМБа, обагренного жертвенными знаменами Общей Судьбы…

Арсения Николаевича пригласили к телефону и он услышал в трубке голос Бакстера:

– Хэлло, Арси, – бормотал в трубке старый развратник, – похоже на то, что мы с тобой еще не вышли в тираж.

– Поздравляю, – сухо сказал Арсений Николаевич. – На меня твои успехи совершенно не распространяются.

Бакстер смущенно хохотнул.

– Ты не понял, старый Арси. Имею в виду проклятые средства массовой информации. У вас в Крыму они совсем обезумели, даже по сравнению со Штатами. О тебе уже сообщили на весь Остров, что ты у Нессельроде, а мою посудину битый час фотографирует с пирса какая-то сволочь. Что им надо от двух развалин?

– Ты для этого мне сюда звонишь? – спросил Арсений Николаевич. – Чтобы я тебе ответил?

– Не злись, олдшу, ты злишься, как будто я у тебя девочку увел. Ведь она же ничья была, совершенно одна и ничья, я никому не наступил на хвост, прости уж мне мои контрреволюционные замашки, – канючил Бакстер.

– Послушай, мне это надоело, – Арсений Николаевич нарочно ни разу не назвал имени своего собеседника, потому что неподалеку прогуливался Вадим Востоков и явно прислушивался. – Сегодня ночью я возвращаюсь на свою гору. Если хочешь, приезжай, подышишь свежим воздухом. Можешь взять с собой, – он подчеркнул, – кого хочешь.

– Нам нужно увидеться, – вдруг деловым и даже строгим голосом сказал Бакстер. – Я тебе не сказал, что отсюда лечу в Москву. Шереметьево дает мне утренний час для посадки. Ты едешь в Аэро-Симфи встречать сына. О'кей, выезжай сейчас же, и мы встретимся в Аэро-Симфи хотя бы на час. Бар «Империя» тебя устроит?

Лучников-старший повесил трубку, вернулся на веранду, нашел внука и предложил ему вместе встретить отца. Внук неожиданно согласился, даже не без радости. Откуда едет мой старый атац? поинтересовался он. Арсений Николаевич пожал плечами. Я ждал его из Москвы, но он возвращается через Стокгольм. От моего старика можно всего ждать, сказал Антон. Не удивлюсь, если он из космоса к нам свалится. Арсений Николаевич порадовался теплым ноткам в голосе внука. Все-таки он любит отца, сомнений нет. Вот только когда возвращается из Италии, от своей мамы, нынешней графини Малькованти, становится враждебным, отчужденным, но поживет немного вдали от до сих пор еще злобствующей синьоры, и снова все тот же славный Антошка Лучников.

С умоляющими глазами подошла Лидочка Нессельроде. Нельзя ли сопутствовать? Просто хочется окунуться в атмосферу аэропорта. Давно как-то никуда не летала, засиделась в Крыму, атмосфера ночного аэропорта всегда ее вдохновляет, а ведь она еще немного и поэт.

– Еще и поэт? – удивился Антон. – Кто же ты еще, Лидка? Неужели это правда то, что о тебе говорят?

– Противный Антошка! – Лидочка замахнулась на него кулачком. – Я тебе в матери гожусь! – острый взглядик брошен на Арсения Николаевича.

Пришлось брать дурищу в тунике с собой. Ее посадили на задний широченный диван в «бентли», а сами сели впереди, Антон за рулем.

Пока ехали, Антон без умолку болтал о своей новой идеологии, может быть, он решил за дорогу до аэропорта обратить и дедушку в свою веру. Шестьдесят процентов населения на Острове – сформировавшиеся яки. Вы, старые врэвакуанты, оторвались от жизни, не знаете жизни народа, не знаете тенденций современной жизни. Долг современной молодежи – способствовать пробуждению национального сознания. Все русское на Острове – это вчерашний день, все татарское – позавчерашний день, англоязычное население – это вообще вздор. Нельзя цепляться за призрака, надо искать новые пути.

Дед соглашался, что в рассуждениях внука есть определенный резон, но, по его мнению, они слишком преждевременны. Чтобы говорить о новой нации, нужно прокатиться по меньшей мере еще через пару поколений. Сейчас нет ни культуры яки, ни языка яки. Это просто мешанина, исковерканные русские, татарские и английские слова с вкраплениями романских и греческих элементов.

Внук возражал. Скоро будут учебники по языку яки, словари, газеты на яки, журналы, канал телевидения. Есть уже интересные писатели, один из них он сам, писатель Тон Луч…

– Ваше движение, – сказал Арсений Николаевич, – если уж оно существует, должно быть гораздо скромнее, оно должно носить просветительский характер, а не…

– Если мы будем скромнее, будет поздно, – вдруг сказал Антон тихо и задумчиво. – Может быть, ты и прав, дед, мы родились слишком рано, но если мы будем ждать, все будет кончено очень быстро. Нас сожрет Совдепия, или здесь установится фашизм… Словом… – Он замолчал.

Арсений Николаевич впервые серьезно посмотрел на своего любимого мальчишку, впервые подумал, что он его недооценивает, впервые подумал, что тот стал взрослым, совсем взрослым.
[1] [2] [3] [4]