Глава третья. Один мир или множество миров?

Глава третья

Один мир или множество миров?

Бел Арвардан, только что дав свое интервью об экспедиции на Землю, чувствовал себя в мире со всей сотней миллионов планет, составляющих Галактическую Империю. Речь шла не о том, чтобы завоевать известность в одном из секторов. Если его теория относительно Земли будет доказана, его имя станет известно на каждой планете Млечного Пути, которую заселил человек за сотни тысяч лет своей экспансии в космосе.

Первые высоты на пути к славе, эти горные пики науки, Арвардан завоевал рано, но не без борьбы, и, едва достигнув тридцати пяти лет, уже имел в ученом мире весьма скандальную репутацию. Все началось со взрыва, потрясшего стены Арктурского университета, когда в беспрецедентном возрасте двадцати трех лет Арвардан получил там диплом археолога. Взрыв – нематериальный, но оттого не менее мощный – грянул, когда «Журнал Галактического археологического общества» отказался опубликовать дипломную работу Арвардана. В первый раз за всю историю университета была отвергнута чья-то дипломная работа. И в первый раз за всю историю солидного научного журнала отказ был составлен в столь резких выражениях.

Неспециалисту показалось бы загадочным столь бурное возмущение, вызванное тоненькой сухой брошюркой под названием «О датировке артефактов сирианского сектора применительно к радиальной гипотезе происхождения человечества». Все дело было в том, что Арвардан объявил себя сторонником одной мистической гипотезы, относившейся скорее к метафизике, нежели к археологии. Она утверждала, что человечество зародилось на одной-единственной планете, откуда и распространилось постепенно по всей Галактике. Это была излюбленная теория фантастов того времени, которая на каждого уважающего себя археолога Империи действовала, как красная тряпка на быка.

Однако в последующие десять лет Арвардан заставил считаться с собой маститых ученых, сделавшись специалистом по доимперским культурам, сохранившимся еще кое-где в закоулках Галактики.

Так, он написал монографию о механистической цивилизации сектора Ригеля, где труд роботов создал уникальную культуру, просуществовавшую несколько веков. Однако в конце концов само совершенство механических рабов настолько свело к нулю человеческую инициативу ригелян, что лорд-воитель Мори со своим флотом легко одержал над ними победу.

Ортодоксальная археология придерживалась мнения, что человеческие расы развивались независимо друг от друга на разных планетах, нетипичные же цивилизации, подобные ригельской, считались примерами расовых различий, которых еще не успели сгладить смешанные браки.

Арвардан убедительно опровергнул эту концепцию, доказав, что ригельская робокультура – это плод естественного развития социальных и экономических сил, действовавших в то время и в том регионе.

Затем Арвардан занялся варварскими мирами Змееносца, которые ортодоксы считали областью запоздалого развития человечества, еще не достигшей стадии межзвездных перелетов. Во всех учебниках эти миры служили подтверждением теории Мергера, объявлявшей человека естественным продуктом эволюции в любом мире, где есть водно-кислородная среда, соответствующая температура и гравитация. Теория Мергера утверждала также, что все подвиды человечества могут вступать друг с другом в брак и что смешанные браки стали совершаться в эпоху межзвездных перелетов.

Однако Арвардан открыл следы ранней цивилизации, предшествовавшей тысячелетнему примитивному состоянию миров Змееносца, а в древних памятниках этих планет нашел свидетельства существования межзвездной торговли. И в качестве завершенного штриха наглядно продемонстрировал, что человек, в древности обитавший на Змееносце, был человеком высокоцивилизованным.

Лишь тогда «Журнал Галактического археологического общества» решился напечатать дипломную работу Арвардана – через десять лет после ее создания.

И вот теперь излюбленная идея Арвардана привела его на самую, пожалуй, заштатную планету всей Империи – на Землю.

Арвардан приземлился в единственном имперском поселении на всей планете, среди безлюдных плато северных Гималаев. Здесь, в не знавших радиации краях, сиял чертог неземной, в полном смысле слова, красоты, – хотя и представлявший собой, собственно, всего лишь копию вице-королевского дворца из другого, более удачливого мира. Дворец был окружен пышной растительностью на радость его обитателям. Угрюмые скалы они покрыли слоем почвы, оросили, окутали искусственной атмосферой и климатом и создали пять квадратных миль парков и лужаек.

На все это ушло ужасающее, по земным понятиям, количество энергии, но ресурсы Империи были неисчерпаемы – в нее входили десятки миллионов планет, число которых все возрастало: статистика утверждала, что на восемьсот двадцать седьмом году Галактической Эры в среднем по пятьдесят планет ежедневно получали статус провинции, а для этого требовалось население не ниже пятисот миллионов.

В этом неземном оазисе жил прокуратор Земли, который мог порой среди этой рукотворной роскоши позабыть, что он правит столь захолустным миром, и вспомнить, что он принадлежит к древнему и прославленному аристократическому роду.

Жена его, пожалуй, реже поддавалась иллюзиям, особенно когда видела вдали, взойдя на травяной пригорок, резкую границу, отделявшую их земли от общего запустения планеты. И тогда ни разноцветные фонтаны, ночью светившиеся как холодное текучее пламя, ни обсаженные цветами аллеи, ни идиллические рощи не могли подсластить ей горечь изгнания.

Поэтому Арвардана встретили гораздо радушнее, чем предусматривалось протоколом – ведь он нес с собой дыхание Империи, ее просторов, ее беспредельности.

Арвардан, в свою очередь, восхищался всем, что его окружало.

– Как прекрасно у вас здесь все устроено, с каким вкусом! Просто удивительно, как пронизывает имперская культура самые отдаленные уголки Галактики, лорд Энниус.

– Боюсь, что при дворе прокуратора Земли приятнее гостить, чем жить постоянно, – улыбнулся Энниус. – Это всего лишь раковина, которая отзывается пустотой, если ее тронуть. Моя семья, персонал, имперские гарнизоны здесь и в крупнейших городах Земли да случайные посетители вроде вас – вот и вся имперская культура. Вряд ли этого достаточно.

Они сидели под колоннадой. День угасал, солнце закатывалось за окутанные пурпурным туманом зубцы на горизонте, и воздух был так насыщен ароматами, что с трудом выжимал из себя редкие дуновения.

Прокуратору не совсем подобало проявлять слишком большое любопытство к деятельности своего гостя, но надо же было принять во внимание нечеловечески долгую оторванность его от Империи!

– Вы предполагаете задержаться здесь на некоторое время, доктор Арвардан? – спросил он.

– Вот этого не могу вам сказать, лорд Энниус. Я опередил свою экспедицию, чтобы выполнить необходимые формальности. Мне нужно, например, получить от вас официальное разрешение на разбивку лагеря в определенных местах и на посещение интересных для меня объектов.

– Разумеется, разумеется! Но когда вы начнете раскопки? И что вы такое ожидаете найти в этой несчастной куче булыжника?

– Надеюсь разбить лагерь через несколько месяцев, если все пойдет хорошо. Но почему вы называете эту планету кучей булыжника? Ведь это абсолютно уникальное явление в Галактике.

– Уникальное? – надменно произнес прокуратор. – Ничего подобного! Самый заурядный мир. Не мир, а свинарник, жуткая дыра, выгребная яма, можете сами подобрать любой нелестный эпитет. Но при всей этой тошнотворности его даже уникально мерзким назвать нельзя – просто заурядный, скотский, крестьянский мир.

– Но ведь этот мир радиоактивен, – ответил Арвардан, слегка озадаченный горячностью прокуратора.

– Ну так что же? В Галактике тысячи радиоактивных планет, и кое-где радиация гораздо выше, чем на Земле.

В это время к ним плавно подъехал передвижной погребец, остановившись в пределах досягаемости.

– Что вы предпочитаете? – спросил Энниус археолога.

– О, все равно. Может быть, лимонный коктейль?

– Сделайте милость. Все необходимые ингредиенты имеются. С ченси или без?

– Самую чуточку, – показал Арвардан, почти сведя вместе большой и указательный пальцы.

– Через минуту будет готово.

Где-то в недрах погребца, этого популярного повсюду детища человеческой изобретательности, заработал бармен – электронный бармен, который смешивал напитки не на глазок, но с точностью до атома, каждый раз достигая совершенства. Ни один человек, каким бы артистом своего дела ни был он, не смог бы с ним состязаться.

Затем откуда-то из потаенных глубин выплыли высокие бокалы.

Арвардан взял зеленый и на миг приложил его к щеке, чтобы ощутить холодок, а потом поднес к губам.
[1] [2] [3]