24. ПАРИЖ. ВЕЛИКИЙ ПЛАН И БИТВА ЗА ЗОЛОТО

24. ПАРИЖ. ВЕЛИКИЙ ПЛАН И БИТВА ЗА ЗОЛОТО

Я был поражен строгой красотой Парижа. После ярких красок Москвы цвет его зданий – результат воздействия копоти, тумана и времени – создавал ощущение благородной поэзии. Жизнь, по контрасту с московской, казалась здесь яркой и радостной. Но это, последнее, меня не особенно удивляло. Я видел здесь большую разницу между богатыми и бедными и думал, что, когда мы выполним свою пятилетку, наш уровень жизни будет гораздо выше, причем бесплатно и для всех в равной степени.

В то же время мне было больно, когда я вспоминал наши трущобы. Бедные кварталы Парижа выглядели не так плохо, как наши, а должно было быть как раз наоборот. Ведь при капитализме должны быть трущобы, но теперь, когда революция у нас победила, московская нищета казалась мне укором и говорила о том, что, по крайней мере на какое-то время, шествие социализма замедлилось.

Больше всего меня удивила свобода, которой пользовалась пресса. Огромное количество газет всех оттенков, которые могли критиковать кого угодно, невзирая на положение, могли свободно пропагандировать самые противоречивые и смелые идеи. В то время партия большевиков совершенно откровенно боялась свободной прессы. Партия учила нас, и мы верили этому, что если разрешить другим левым партиям свободно выражать свои взгляды, то через эту трещину в монолите непременно просочатся буржуазные взгляды, которые будут ставить под сомнение наши ценности и размывать основы режима. Париж наглядно показывал, что свободная пресса не угрожает господствующему классу, если он в целом пользуется широкой поддержкой народа, а как раз наоборот, является гарантией безопасности и прогресса. Но в то время я не мог особенно углубляться в размышления на эту тему, было слишком много работы, а работа была связана с постоянной борьбой.

Мою работу в последующие четыре года в Париже, Брюсселе и Милане нельзя понять без учета доминирующего для СССР этого периода фактора – первого пятилетнего плана.

Яростная критика, просачивавшаяся в нелегальных памфлетах оппозиции, находила отклик в партии и вынудила Сталина пересмотреть первоначальный вариант пятилетнего плана индустриализации, который был довольно робким. Он решил переплюнуть своих соперников и ударился в другую крайность. Он добился принятия пятилетнего плана, предусматривавшего гигантский рост производства, который представлялся нереальным. Этим он выбил почву из-под ног левых и одновременно сумел мобилизовать актив партии против тех, кто выступал за более умеренные темпы развития. Партия активно поддержала Сталина против правых лидеров, Рыкова и Бухарина, которые подозревались в том, что они хотят увести страну на путь аграрного и буржуазного развития. Была еще одна причина для такого резкого изменения позиции Сталина. Люди могли смириться с репрессиями в партии и создаваемой в стране атмосферой осажденной крепости лишь в том случае, если им будет предложена достаточно крупная цель, которая заставила бы их терпеть грядущие лишения.

Борьба Сталина с крестьянством уже приняла форму сплошной принудительной коллективизации, но для ее успеха нужно было одновременно и быстро строить заводы по производству тракторов и других сельскохозяйственных орудий. По этой причине, а также в связи с продолжавшейся борьбой с правыми в план через каждые несколько месяцев вносились импровизированные коррективы, которые еще выше поднимали его показатели. Партийные деятели и директора предприятий оказались втянутыми в то, что мы тогда называли «административной горячкой», каждый старался обойти своего соседа в выдвижении «суперпланов» для своих предприятий. В довершение всего Сталин объявил, что пятилетний план, который сам по себе уже был чудовищным, должен быть выполнен в четыре года.

Здравомыслящие члены партии в то время рассуждали примерно так. Железная воля Сталина не знает границ. Его узколобость, так же как и его тиранический стиль руководства, дорого обходятся стране, но, несмотря на кажущиеся непреодолимыми трудности и несмотря на то что каждую весну режим подходит к грани краха, несгибаемая воля этого человека обеспечивает народное хозяйство страны необходимыми машинами. Еще несколько лет такого почти нечеловеческого напряжения сил, и мы, несмотря на все недостатки Сталина, станем жить лучше и счастливее.

Лозунг этих дней был: «Догнать и перегнать Америку». Сама идея превращения нашей страны в новую индустриальную Америку вызывала у нас огромный энтузиазм. И поэтому, несмотря ни на что, мы решительно поддерживали Сталина. Этот дух проникал даже в ряды оппозиции, что объясняло многочисленные примеры ее капитуляции: «Работа Сталина, как бы ни были неуклюжи и грубы его методы, важнее наших разногласий с ним. Он делает дело плохо и жестоко, но он делает его». Мало кто предвидел, что моральные и политические средства, которые Сталин использовал в этой работе, в конечном счете изменят сами ее результаты и сведут на нет героические усилия народа по строительству подлинно социалистической промышленности и счастливой жизни для людей. Трудящиеся в России были слишком захвачены своим изнурительным трудом, чтобы размышлять над тем, что творилось вокруг. Это стало ясно лишь намного позже. Те же, кто находился за границей и питался приукрашенной официальной информацией, были уверены в том, что, несмотря на гигантские трудности, в целом система работала И мы делали свою часть этой работы с энергией и энтузиазмом, не обремененные грузом сомнений.

Собрать сто двадцать пять миллионов крестьян в колхозы, «посадить мужика на трактор», механизировать всю Россию было весьма непростой задачей. Нужно было не только построить крупные заводы по производству тракторов и другого сельскохозяйственного оборудования, построить в степях автомобильные заводы, достойные фордовского Детройта. Их нужно было еще обеспечить металлом и электроэнергией. Нужно было построить новые литейные предприятия, электростанции, шахты, угольные и железорудные карьеры, плотины и железные дороги. Нужно было расселить где-то миллионы новых рабочих, построить тысячи заводских корпусов. Все это требовало миллионы тонн цемента и других строительных материалов. Бесчисленные трактора и автомашины нуждались в горючем, и это требовало значительного расширения нефтяной промышленности. Все это напоминало снежную лавину, несущуюся с горы, каждое строительство требовало в свою очередь нового строительства и так далее.

Этого можно было достигнуть только за счет огромных закупок импортного оборудования за рубежом: тяжелых станков и инструмента, оборудования для электростанций, шахт, нефтяных скважин, подвижного состава для железных дорог. Все это нам надо было покупать и платить за это сотни и сотни миллионов долларов каждый год. Для этого Советскому Союзу было нужно золото, а его в Центральном банке было очень мало. Пришлось ускоренно развивать еще одну отрасль промышленности: восстанавливать заброшенные золотые копи в Сибири и на Урале. Но для них тоже надо было закупать оборудование за рубежом, и отдача от них могла стать ощутимой только через несколько лет.

Предпринимались отчаянные усилия, чтобы собрать золото у населения. Были открыты магазины «Торгсин», в которых продукты, недоступные в других магазинах, продавались по довоенным ценам тем, кто приносил золото и ювелирные изделия. ОГПУ арестовывало остатки новой буржуазии из числа нэпманов и вымогало у них ценности. «Интурист» предлагал любознательным туристам все «чудеса новой России», если они платили за это валютой. Но эти внутренние ухищрения могли дать только малую часть того, что было необходимо.

Единственным способом получения золота, из которого Ленин когда-то обещал делать нужники, был экспорт всего, что только можно было продать капиталистам за любую цену. И мы начали экспортировать все, что попадалось нам под руки, – не только сырье, которое Россия всегда экспортировала: лес, лен, марганец и т. п., но и продовольствие, которого в России остро не хватало. Не жалели ничего, даже самого необходимого, в том числе масла и сахара. На экспорт шли фрукты и птица, которых не хватало даже для госпиталей. Этот вал экспорта был в немалой степени причиной того, что в 1931—1932 годах на Украине и в Центральной Азии разразился голод, отголоски которого ощущались по всей стране. Информация о голоде тщательно скрывалась правительством от внешнего мира, несмотря на наличие в Москве большого числа иностранных корреспондентов. Даже мы, советские служащие за рубежом, не знали всего трагизма ситуации и со спокойной совестью занимались экспортом.

В те годы Советский Союз часто обвиняли в том, что он занимается демпингом, стремясь подорвать торговые позиции других стран. Но правда была в другом. Иностранные импортеры знали, как остро Советский Союз нуждался в золоте, и предлагали за него столь низкие цены, что они иногда были ниже издержек производства. Москва готова была идти на такие убытки, и часто мы соглашались с очень низкими ценами. Главная задача внешнеторговых представителей заключалась в том, чтобы добиться как можно более низких цен на импортируемые товары. Тут мы готовы были драться за каждый доллар. Мы также старались получить как можно больше за наши товары в порядке предоплаты и взять максимально долгосрочные кредиты для оплаты импортируемого оборудования.

В каждой европейской столице шла отчаянная борьба за кредиты и за золото, и в ней я тоже принимал участие. Эта борьба была не менее ожесточенной, чем борьба с басмачами в Бухаре.
[1] [2] [3]