Г. Крушение мировой революции - Брестский мир (31)

Поскольку первый документ датского консульства датирован 15 июня, а второй -- 17-м, правильно предположить, что письменный ответ германского посольства на запрос датчан был дан 16 июня, сразу после получения датского запроса, и преследовал гуманные цели: в германском

443

посольстве решили посчитать неведомого графа Роберта Мирбаха родственником германского посла в надежде, что это облегчит участь несчастного австрийского офицера и он будет немедленно освобожден, тем более, что выдвинутые против него обвинения казались Рицлеру несерьезными. Причастность же германского посла к делу "племянника" ограничилась, видимо, данным им разрешением зачислить Роберта Мирбаха в родственники.

В германском посольстве о деле уже забыли. В датском -- ожидали освобождения Роберта Мирбаха из ВЧК. Но прошло больше недели, а Роберта Мирбаха не освобождали. Тогда 26 июня генеральный консул Дании Гакстгаузен обратился в ВЧК с официальной просьбой "освободить из-под ареста австрийского военнопленного графа Мирбаха при условии гарантии со стороны консульства о том, что упомянутый граф Мирбах по первому требованию впредь до окончания следствия [по делу Ландстрем ] явится в Чрезвычайную Комиссию"34.

Однако просьба Гакстгаузена удовлетворена не была. И не случайно: дело "племянника посла" легло в основу досье против германского посольства и лично посла. Основной уликой в руках Блюмкина стал документ, подписанный (добровольно или по принуждению) Робертом Мирба-хом: "Я, нижеподписавшийся, германский подданный, военнопленный офицер австрийской армии Роберт Мирбах, обязуюсь добровольно, по личному желанию" сообщить ВЧК "секретные сведения о Германии и германском посольстве в России"35.

Правда, ни австрийский офицер, ни хозяйственник Смольного не мог считаться "германским подданным" и сообщить чекистам "секретной информации о Германии и германском посольстве в России". Речь шла о явной фабрикации, и это заставило заволноваться немцев. Германский посол отрицал теперь родственную связь с Робертом Мир-бахом, а в фабрикации "дела" усматривал провокацию. О суете чекистов вокруг германского посольства и о заведенном деле теперь знали даже в Берлине. И вскоре после убийства Мирбаха в советском полпредстве в Германии ста

444

ло известно, "что германское правительство не сомневается, что граф Мирбах убит самими большевиками"36. "Покушение готовилось заранее, -- сообщило тогда же в Берлин германское посольство в Москве. -Дело об австрийском офицере Роберте Мирбахе было только предлогом для работников ВЧК проникнуть к послу кайзера"37. Сам Блюмкин, однако, отрицал это, утверждая, что "вся организация акта над Мирбахом была исключительно поспешная и отняла всего два дня, промежуток времени между вечером 4-го и полднем 6 июля". Блюмкин привел косвенные тому доказательства: утром 4 июля он передал заведующему отделом по борьбе с контрреволюцией Лацису дело арестованного в середине июня Роберта Мирбаха. "Таким образом, вне всякого сомнения, -- продолжал Блюмкин, -- что за два дня до акта я не имел о нем" представления. Кроме того, как утверждал Блюмкин, его "работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно в силу своего значения, проходила под непосредственным наблюдением" Дзержинского и Лациса, а обо "всех своих мероприятиях, как, например, внутренняя разведка" в посольстве, Блюмкин, по его словам, "постоянно советовался" с президиумом ВЧК, с заместителем наркома иностранных дел Кара-ханом и с председателем Пленбежа Уншлихтом"38.

Однако противоречия в германском донесении и показаниях Блюмкина нет. Вечером 4 июля в заговор вовлекли Блюмкина, но подготовка всего мероприятия могла начаться раньше, в первых числах июня, когда Блюмкину поручили заняться фабрикацией "дела" против германского посольства, отстранив его по инициативе большевиков, прежде всего Лациса, от всей остальной работы. О том, что в планы стоящих за спиной Блюмкина противников Брестского мира входило убийство, Блюмкин мог не знать до вечера 4 июля, причем его заявление о том, что он работал под непосредственным наблюдением Дзержинского и Лациса, при консультациях с Караханом и Уншлихтом, лишний раз убеждает, что к убийству Мирбаха мог быть прича-стен кто-то из большевиков.

445

После убийства Мирбаха Дзержинский попробовал снять с ВЧК ответственность за смерть германского посла. Он утверждал, что в самом начале июля (непонятно, когда именно) Блюмкин был отстранен от ведения дела Роберта Мирбаха. Основанием для отстранения Блюмкина Дзержинский назвал жалобу на произвол Блюмкина, с которой пришли к Дзержинскому за несколько дней до убийства посла поэт О. Э. Мандельштам и Л. М. Рейснер (жена Рас-кольникова). Впрочем, эту часть показаний Дзержинский начал с неточности. Для придания веса разговору о произволе Блюмкина Дзержинский представил все так, будто с жалобой приходил сам нарком Раскольников, а не его жена. Между тем, Раскольников только устраивал встречу Мандельштама и Рейсер39.

Дзержинский показал, что примерно за неделю до покушения им от Раскольникова и Мандельштама были получены сведения о злоупотреблении Блюмкиным властью -- возможностью подписывать смертные приговоры. Когда услышавший об этом Мандельштам "запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать". Сразу же после разговора с Мандельштамом и Рейснер Дзержинский на собрании в ВЧК предложил, дескать, отдел контрразведки распустить, а "Блюмкина пока оставить без должности", до получения объяснений от ЦК ПЛСР40.

На снятие Блюмкина с работы указывал также Лацис, подчеркивавший (правда уже после убийства Мирбаха), что "особенно недолюбливал" Блюмкина "и после первых жалоб на него со стороны сотрудников решил его от работы удалить". За неделю до 6 июля, показывал Лацис, Блюмкин в отделе уже не числился, "ибо отделение было расформировано по постановлению Комиссии, а Блюмкин оставлен без определенных занятий", причем в протоколах заседаний президиума ВЧК должна была быть о том соответствующая запись41. Тем не менее в показаниях Лациса Блюмкин назван "заведующим секретным отделом", а не "бывшим заведующим". Выписки из протоколов об исключении Блюмкина "Красная книга ВЧК" не опубликовала, а, наоборот, взяла Блюмкина под свою защиту: убрала из

446

книги компрометирующий лично Блюмкина материал. В заметке "От редактора" указывалось, что показания Зайцева "вовсе не поместили" ввиду того, что "свидетель говорит исключительно о личности Якова Блюмкина, причем факты, компрометирующие личность Блюмкина, проверке не поддаются", а "несколько строк из показаний Ф. Э. Дзержинского" опущены, так как передают "рассказы третьих лиц о том же Блюмкине, также не поддающиеся проверке"42. Большевикам важно было представить Блюмкина (с 1920 года -- коммуниста) не анархистом-авантюристом, а дисциплинированным членом левоэсеровской партии, совершившим террористический акт по постановлению ЦК ПЛСР.

Расформирование за несколько дней до убийства Мирбаха отдела "немецкого шпионажа" не может казаться случайным. Похоже, что речь шла о простой формальности: Блюмкин выполнял ту же работу, что и раньше. 6 июля в 11 часов утра он получил у Лациса из сейфа дело Роберта Мирбаха43, чего, конечно же, никак не могло бы произойти, если бы Блюмкин был отстранен от работы. Скорее права Н. Я. Мандельштам, вспоминающая, что жалоба Мандельштама "на террористические замашки Блюмкина" была оставлена без внимания. "Если бы тогда Блюмкиным заинтересовались, -- продолжает она, -знаменитое убийство германского посла могло бы сорваться, но этого не случилось: Блюмкин осуществил свои планы без малейшей помехи"44.

Блюмкиным не заинтересовались, так как это было не в интересах Дзержинского. Последний, видимо, знал о готовившемся покушении на Мирбаха уже потому, что дважды об этом извещало его германское посольство. Так, примерно в середине июня представители германского посольства сообщили Карахану и через него Дзержинскому "о готовящемся покушении на жизнь членов германского посольства". Дело было передано для расследования Я. X. Пе-терсу и Лацису. "Я был уверен, -- показал позднее Дзержинский, -- что членам германского посольства кто-то умышленно дает ложные сведения для шантажирования их

447

или для других более сложных целей". 28 июня Карахан передал Дзержинскому "новый материал, полученный им от германского посольства, о готовящихся заговорах". Дзержинского, однако, заинтересовали не заговорщики, а имена информаторов германского посольства; и председатель ВЧК сказал германским дипломатам, что, не зная имен информаторов, не сможет помочь посольству в разоблачении готовящихся заговоров. Рицлер после этого стал считать, что Дзержинский смотрит "сквозь пальцы на заговоры, направленные непосредственно против безопасности членов германского посольства". Но поскольку Дзержинскому было важно узнать "об источнике сведений о готовящихся покушениях" (т. е. об источнике утечки информации) , он через Карахана договорился о личной встрече с Рицлером и Мюллером. Во время состоявшегося разговора Рицлер указал Дзержинскому, что "денег дающие ему сведения лица от него не получают" и информаторам своим он поэтому доверяет. Дзержинский возразил, что "могут быть политические мотивы" и что "здесь какая-то интрига", имеющая целью помешать ему найти "настоящих заговорщиков, о существовании которых, на основании всех имеющихся" данных он не сомневался. "Я опасался покушений на жизнь гр. Мирбаха", показал Дзержинский, но "недоверие ко мне со стороны дающих мне материал связывало мне руки".

Поддавшись на уговоры Дзержинского, Рицлер назвал имя одного из осведомителей и устроил Дзержинскому встречу с другим. Первым информатором была "некая Бен-дерская". Вторым -- В. И.. Гинч, с которым Дзержинский встретился в "Метрополе" в присутствии Рицлера и Мюллера примерно за два дня до покушения. Гинч где-то в начале июня (т. е. тогда, когда началось "дело Роберта Мирбаха") сообщил заведующему канцелярией германского посольства Вухерфенику, что на Мирбаха партией "Союз союзов" готовится покушение. Несколько раз затем он приходил в ВЧК, чтобы сообщить об этом, был даже в отряде Попова, "но его не хотели выслушивать". Рицлер, со своей стороны, получив от Гинча сведения о планируемом

448

террористическом акте, сообщил об этом в НКИД, откуда информация была передана в ВЧК, где предупреждению опять не придали значения. Тогда Гинч вторично предупредил посольство, причем примерно за десять дней до покушения назвал конкретную дату террористического акта -- между 5 и 6 июля, а во время встречи с Дзержинским в "Метрополе" открыто сказал ему, что в деле замешаны некоторые сотрудники ВЧК.

Дзержинский объявил все это провокацией и, покинув "Метрополь", через Карахана затребовал разрешения германского посольства на арест Бендерской и Гинча45. Немцы на это ничего не ответили, но в первой половине дня 6 июля, незадолго до убийства Мирбаха, Рицлер поехал в НКИД и просил Карахана предпринять что-нибудь, поскольку со всех сторон в посольство приходят слухи о предстоящем покушении на Мирбаха. Карахан указал, что сообщит обо всем в ВЧК.

Ряд косвенных улик говорит за то, что Дзержинский знал об акте, намеченном на 6 июля. Так, согласно показаниям Лациса, когда в 3.30 6 июля он, находясь в НКВД, услышал о покушении на посла и отправился в ВЧК, там уже знали, что Дзержинский "подозревает в убийстве Мирбаха Блюмкина". Дзержинского в ВЧК не было, он "отправился на место преступления", откуда Лациса вскоре запросили, закончено ли "дело Мирбаха, племянника посла, и у кого оно находится, ибо оно обнаружено на месте преступления". Только тут Лацис понял, что "покушение на Мирбаха произведено действительно Блюмкиным"46. Но Дзержинский каким- то образом знал об этом еще до поездки в посольство.

Из всего этого можно заключить, что Мирбах не был убит по постановлению ЦК ПЛСР. Вероятнее всего, имел место заговор, организованный теми или иными представителями левых партий (но не партиями, как таковыми). Если так, то очевидно участие в таком заговоре левых эсеров -- Прошьяна и, может быть, Спиридоновой, и левых коммунистов -- Дзержинского, позволившего состояться акту, или Бухарина, не отрицавшего участия в "заговоре против

449

Ленина" на процессе 1938 года47, хотя никаких конкретных доказательств участия Бухарина в подготовке покушения нет.

Однако кто бы ни стоял за заговором с целью убийства Мирбаха, террористический акт не был сигналом к "антисоветскому мятежу" и не был осуществлен с целью свержения большевистского правительства. Вероятнее всего, заговор не был направлен и лично против Ленина (хотя, по крайней мере, один историк выдвинул именно такую гипотезу)48. Выстрелы в германского посла были выстрелами в правительство германской империи. И, как показали дальнейшие события, Совнарком от убийства Мирбаха только выиграл: после 6 июля германское влияние на советскую политику безусловно ослабло.

В самом большом выигрыше от убийства Мирбаха оказался Ленин. О готовившемся акте он, скорее всего, не знал. Никаких, даже косвенных, указаний на его причастность к покушению нет4'. Но удивительно, что большевики оказались куда лучше подготовлены к этому неожиданному происшествию, чем сами левые эсеры, которые, по заявлению большевиков, этот террористический акт готовили. Так или иначе, с момента первого сообщения о покушении на Мирбаха роль Ленина в разгроме ПЛСР была однозначна: он решил использовать убийство Мирбаха и покончить с партией левых эсеров. Сотрудник советского полпредства в Берлине Соломон рассказывает по этому поводу, как вернувшийся в Германию из Москвы вскоре после июльских событий Л. Б. Красин "с глубоким отвращением" сообщил ему, что "такого глубокого и жестокого цинизма" он в Ленине "не подозревал". 6 июля, рассказывая Красину о том, как он предполагает выкрутиться из кризиса, созданного убийством Мирбаха, Ленин "с улыбочкой, заметьте, с улыбочкой" прибавил: "Мы произведем среди товарищей [левых ] эсеров внутренний заем [... ] и таким образом и невинность соблюдем, и капитал приобретем". Соломон пишет далее, что "в этот свой приезд Красин неоднократно в разговорах" с ним, "точно не имея сил отделаться от тяжелого кошмарного впечатления, возвращался к этому вопросу и

450

несколько раз повторял" ему "слова Ленина". К этой теме Красин в беседах с Соломоном возвращался и позже50.

Как справедливо указывает историк Д. Кармайкл, "внутренним займом" было "обвинение простодушных левых эсеров в убийстве Мирбаха"51. Но свидетельство Соломона отнюдь не единственное. Вот что пишет в своих воспоминаниях Айно Куусинен (жена Отто Куусинена):

"На самом деле [левые ] эсеры не были виновны. Когда я однажды вернулась домой, Отто был у себя в кабинете с высоким бородатым молодым человеком, который был представлен мне как товарищ Сафир. После того, как он ушел, Отто сообщил мне, что я только что видела убийцу графа Мирбаха, настоящее имя которого -- Блюмкин. Он был сотрудником ЧК и вот-вот собирался ехать за границу с важным поручением от Коминтерна. Когда я заметила, что Мирбах был убит [левыми ] эсерами, Отто разразился громким смехом. Несомненно, убийство было только поводом для того, чтобы убрать [левых ] эсеров с пути, поскольку они были самыми серьезными оппонентами Ленина"52. Помимо подготовки убийства Мирбаха, кто бы за ним ни стоял, в Москве в начале июля, видимо, готовилась еще одна конфронтация: партия большевиков намеревалась столкнуться на предстоящем съезде Советов с конкурирующей партией левых эсеров и разгромить ее. О подготовке большевиками разрыва с левыми эсерами и о планируемом разгроме в мемуарной и исторической литературе писалось довольно часто, иногда с оговоркой, что речь шла не о превентивном ударе по ПЛСР, а о подготовке к подавлению антиправительственного восстания, которое готовилось кем-то в Москве в те дни. Так, командующий московским военным округом Муралов, в распоряжении которого находился левоэсеровский "отряд особого назначения", некое подобие большевистской Красной гвардии, во второй половине июня получил от Ленина указание внимательно следить за отрядом. Вот как описывает Муралов свой диалог с Лениным:

-- Что это у вас какой-то отряд левых эсеров, вы ему

доверяете?

451

Да, этот отряд хорош [... ]

[... ] На всякий случай следите 3 ним зорко.

И Муралов понял, что, возможно, "дело дойдет до вооруженного столкновения" с ПЛСР и "на всякий случай решил часто проверять" отряд "и постепенно заменять комсостав"53.

С середины июня подготовка к разгрому ПЛСР под предлогом опасений контрреволюционного выступления велась фактически открыто. "Латышские полки были приведены в боевую готовность"; Вацетис 18 июня приказал "командиру 2-го полка держать полк в боевой готовности, а один батальон с пулеметами выделить в распоряжение военного комиссариата Москвы"54. Несколько позже в Москву с юга страны был переброшен 3-й полк латышской дивизии. "Знал ли кто-нибудь, что в Москве готовится восстание, и имелись ли об этом конкретные сведения?" -- спрашивает в мемуарах Вацетис и отвечает: "Могу ответить совершенно утвердительно", что "о готовящемся восстании знали и имели об этом конкретные указания". Вацетис самолично доносил о том, "что в Москве готовится что-то неладное" комиссару латышской стрелковой дивизии К. А. Петерсону. Тот отнесся к сообщению Вацетиса "с некоторым недоверием, но через два дня (числа 3 или 4 июля)" сказал ему, что "ВЧК напала на след готовящегося восстания", но подробностей Вацетису не сообщил55.

Об ожидаемом столкновении с левыми эсерами открыто говорил Зиновьев. Перед самым убийством Мирбаха на областном съезде большевиков и левых эсеров он предложил ввести левых эсеров в Совнарком и, в частности, назначить левого эсера Лапиера комиссаром путей сообщения. Когда в перерыве кто-то из большевиков подошел к Зиновьеву и с удивлением спросил, действительно ли тот намерен вводить в Совнарком левых эсеров, "хитро улыбаясь, Зиновьев увел спрашивающих в свой кабинет, сообщив под величайшим секретом, что у него имеются все сведения о готовящемся восстании левых эсеров, но что меры им уже приняты и он хочет только своим предложением усыпить бдительность левых эсеров"56.

452

Даже до Блюмкина 4 июля дошли слухи о чем-то "неладном". В разговоре с "одним членом ЦК" он спросил, не готовит ли ЦК ПЛСР "акта партийной оппозиции", так как, по его словам, "вокруг подготовки убийства создалась непроницаемая обстановка", усугублявшаяся столкновениями между большевиками и эсерами на Пятом съезде Советов. Блюмкин, видимо, имел в виду резкую речь Троцкого, повергшую левых эсеров в панику. По воспоминаниям Саблина, во время перерыва, устроенного после внеочередного заявления Троцкого, Камков сообщил ему "о возможности ареста ЦК ПЛСР и даже фракции в связи с возможным обострением отношений с большевиками на этом вечернем заседании"57. Таким образом, уже 5 июля ЦК левых эсеров начал сознавать, что большевики расправятся с активом их партии во время Съезда.

О накале отношений между двумя партиями много пишет Свердлова, утверждая, однако, что о предстоящем "восстании" большевики не догадывались и "не имели достоверных фактов о преступных замыслах левых эсеров, ничего не знали о готовящейся авантюре". Но чем ближе к Пятому съезду, продолжает Свердлова, "тем больше усиливалась у Ленина, Свердлова, Дзержинского и других большевиков настороженность в отношении левых эсеров, тем пристальней они наблюдали за их подозрительными действиями". Правда, Свердлова приводит лишь один пример таких "подозрительных" действий. Оказывается, ПЛСР "пыталась выставить в Большом театре на время съезда свою охрану", и та настойчивость, с которой они этого требовали, насторожила Свердлова, "руководившего практической подготовкой съезда". Свердлов "согласился предоставить им возможность участвовать в охране Большого театра, но одновременно дал указание" большевистской охране съезда "принять необходимые меры предосторожности"58.

Однако изложенные Свердловой факты не столько говорят о заговоре левых эсеров, сколько о наличии у большевиков плана с ними разделаться. Понятно, что ПЛСР, как правящая советская партия, имела право на собственные

453

партийные караулы, выставляемые во время работы съезда. Это само по себе Свердлова насторожить не могло; тем более, такое требование не должно было считаться признаком готовившегося левоэсеровского "восстания" против большевистской партии. Если левые эсеры Закс и Александрович были заместителями Дзержинского по ВЧК, а левый эсер Попов стоял во главе чекистского отряда, не было ничего противоестественного и в желании левых эсеров участвовать в охране Большого театра во время работы съезда.

Похоже, что в день открытия Пятого съезда Советов большевиками были проведены последние подготовительные мероприятия для возможного ареста фракции ПЛСР. По приказу Свердлова "на все наиболее важные посты внутри театра были выставлены латышские стрелки из охраны Кремля", поддерживающие большевиков. 4 июля, т. е. в день, когда Блюмкину сообщили о планируемом убийстве Мирбаха, Свердлов предупредил коменданта Кремля Малькова, что "надо быть начеку. От левых эсеров можно ожидать всяких пакостей". Тогда же по указанию Свердлова "были усилены караулы и внутренние посты в Большом театре"59. Невдалеке от каждого из левоэсеровских часовых, "не спуская с них глаз, стояло по два-три человека". Это были "специально выделенные боевые группы из числа охранявших Кремль латышских стрелков и других особо надежных частей". Никто из левых эсеров "и пальцем не мог пошевелить, не обратив на себя внимание. Одновременно надежная охрана была выставлена и вокруг театра в близлежащих улицах и переулках"60.

Оставалось только арестовать фракцию ПЛСР на съезде. Именно это произошло 6 июля. Можно только дивиться находчивости и решимости Ленина: услышав об убийстве германского посла, обвинить левых эсеров в восстании против советской власти, в восстании, которого не было.

454

ПРИМЕЧАНИЯ

Несколько иначе описывал покушение к апреле 191У в показаниях

следственной комиссии Блюмкин: "Я достал из портфеля револь

вер и, вскочив, выстрелил в упор -- последовательно в Мирбаха,

Рицлера и переводчика. Они упали. Я прошел в зал. В это время

Мирбах встал и, согнувшись, направился в зал, за мной. Подойдя

к нему вплотную, Андреев, на пороге, соединяющем комнаты,

бросил себе и ему под ноги бомбу. Она не взорвалась. Тогда

Андреев толкнул Мирбаха в угол (тот упал) и стал извлекать

револьвер" (Красная книга ВЧК, т. 1, с. 300).

Один из очевидцев показывал: "Вдруг в два часа 40 минут раздался

сильный взрыв, выбились окна в первом этаже особняка Мирбаха.
[1] [2] [3] [4]