Годы войны (19)

Из письма немецкой девушки: "Я постепенно схожу с ума, вернись, мой любимый. Надеюсь, что ты выживешь, потому что иначе для меня война проиграна. Прощай, мое сокровище, прощай, Мицци".

Из письма: "Часто мы думаем - ну, теперь Россия должна капитулировать, но, увы, эти безграмотные люди слишком тупы, чтобы это понять".

Из письма: "У нас теперь есть русские пленные, но, поверь мне, если бы население могло действовать по своему усмотрению, ни один из этой сволочи не остался бы в живых".

Из письма: "С питанием у нас неплохо: вчера закололи свинью в 150 кг на семь человек, натопили 30 килограммов сала".

Из письма: "Мы варим галушки. Сперва мы положили слишком много муки, потом слишком много картофеля. Всего сделали 47 штук, для троих достаточно. Теперь я варю капусту и яблоки. Не знаю, как удастся, во всяком случае, без косточек. Мы все забираем у населения. Некогда писать, все время варим. Так приятно в армии! Нас четверо, мы зарезали себе свинку. Я здесь нашел массу меда, как раз то, что мне нужно".

Из письма: "Здесь ты могла бы узнать, что такое жуть. При малейшем шорохе я нажимаю на спусковой курок и сноп трассирующих пуль вырывается из пулемета".

Тема - немцы в деревне. Девушки. Немцы-постояльцы гадят на простыни, не хотят по нужде выходить даже в сени. Бой. Раненый старик с палкой.

Песочин лупит командиров. Комиссар дивизии полковой комиссар Серафим Сницер лупит политруков. Каждый бьет по своей линии. Оба огромные, массивные, с толстыми пухлыми кулаками. На обоих дела в армейской парткомиссии, они дают обещания, но как пьяницы не могут удержаться, каждый раз срываются. Вчера Сницер отлупил танкиста, с которым поссорился из-за трофеев.

Красноармейский ансамбль армейский (Степанов). Существует около двух месяцев. С людьми разучивают песни. Непомнящий написал на текст Алтаузена, она отпечатана, раздается бойцам, а затем разучивается запевалами. Обслужили десятки тысяч народу. Краснов руководитель. Мезепенко читает рассказ о дружбе, передовую "Красной звезды" "Завещание 28". Баянист Терещенко ("Утро в колхозе", "Мазурки Шопена"). Сметанин и Котляров исполняют "Котенок", "Ой, орал мужик край дороги". Копара хормейстер. Калистый, работник трибунала, поет: "Ой, Днипро, Днипро, ты течешь вдали и вода твоя, как слеза". Когда поют эту песню, плачут не только слушатели, но и участники ансамбля. Участники ансамбля - бойцы, пехотинцы, артиллеристы, танкисты. Одеты они плохо, один обморожен. Их обстреливают. Как-то корректировщик заметил машину и чуть не разбил ее минами. Концерты обычно дают перед боем. В одном селе Дуброва участники ансамбля перебежками, по одному, оставив машины, перебегали к месту концерта в лесу. Вышла старуха Василиса Ничволода и под баян танцевала с Котляровым, ей 75 лет. После концерта она сказала: "Спасибо, сыночки, живите много, много лет, бейте фашистов".

"Выступление ансамбля - это меткий выстрел по фашизму" (из отзывов).

Дивизия полковника Зиновьева.

Зиновьев, Герой Советского Союза, 1905 г. рождения, крестьянин. "Я мужик", - говорит о себе. В 1927 году пошел в Красную Армию, служил в Средней Азии в пограничных войсках. Во время финской кампании командовал ротой. 57 дней был в окружении. Там получил звание Героя Советского Союза. Зиновьев рассказывает: "Самое страшное, когда ползут они, бьешь по ним из пулеметов, бьешь их минами, артиллерией, кричишь на них, а они ползут, ползут, ползут! Вот теперь я так своих красноармейцев убеждаю: "Ползите!" Он окончил Академию, но говорит трудно, теряется, смущается, стесняется своей простоты.

Дивизия шахтерская. Сплошь шахтеры из Донбасса. Немцы зовут ее "Черная дивизия". Шахтеры не хотели отступать. "За Северный Донец ни одного немца не пустим!" Красноармейцы-шахтеры говорят о командире дивизии: "Наш Чапаев". В первом бою сто немецких танков атаковали дивизию, шахтеры отразили атаку. При прорыве фланга дивизии Зиновьев верхом промчался перед передним краем с криком: "Вперед, шахтеры!" "Шахтеры назад не идут!" закричали красноармейцы. Бойцы спят в лесу при морозе 35 градусов. Они не боятся танков, привыкли к врубовым машинам. "В шахте страшней", - говорят шахтеры. Зиновьев говорит: "Главный человек на войне - красноармеец, ведь он кладет свою жизнь, ведь он в 35-градусный мороз спит на снегу. А отдать жизнь нелегко, жить всем хочется, и героям жить хочется. Завоевывать авторитет нужно каждодневным общением с бойцами, каждодневной беседой с ним, боец должен не только знать задачу, но и понимать задачу. С бойцом нужно беседовать, и спеть, и сплясать. Но авторитет у командира должен быть не дешевый, а дорогой. И командиры отделения, и взвода, и роты, и батальона, и полка должны каждый день, каждый час завоевывать свой дорогой авторитет у бойца. Этому, - говорит Зиновьев, - меня научила служба в пограничных частях, когда боец верит - он все исполнит и пойдет на смерть. Надо городок занять, надо дорогу перерезать, я знаю: займут, перережут".

Жестокие морозы. Скрипучий снег. Ледяной воздух перехватывает дыхание. Слипаются ноздри, ломит зубы. На дорогах нашего наступления лежат замерзшие немцы. Тела совершенно целы. Их убили не мы - их убил мороз. Шутники ставят замерзших немцев на ноги, на четвереньки, создают затейливые, фантастические скульптурные группы. Замерзшие стоят с поднятыми кулаками, с растопыренными пальцами, некоторые словно бегут, вжав головы в плечи. На них худые ботинки, худые шинелишки, бумажные, не держащие тепла, фуфайки. Ночью при яркой луне снежные поля кажутся синими, и в синем снегу стоят расставленные шутниками темные тела замерзших немецких солдат.

В только что освобожденной деревне, на площади, лежат трупы пяти убитых немцев и одного красноармейца. Площадь пустынна, спросить некого, и не спрашивая можно прочесть эту драму. Один немец убит штыком, второй убит прикладом, третий штыком, двое застрелены. И порешивший их красноармеец застрелен в спину.

Немцы покинули село. Два дня в селе не было ни наших, ни немцев, как говорят, стояло пустое, хотя все жители были в своих хатах. И вот что рассказывают жители: "С двух противоположных концов села одновременно въехали два разведчика, оба конные, как два рыцаря. Немец на огромной лошади, наш - на маленькой. Вся деревня наблюдала, затаив дыхание, бой. Немец издали закричал: "Ком, русь" - и они сразились, стали стрелять. Немец погиб, наш осилил".

Всюду на снегу следы. Эти следы рассказывают, как немцы бежали из деревни на дороги, а с дорог в яры, бросая снаряжение.

Опять стоящие немцы. Один в белье, в бумажном свитере.

У убитых и замерзших немцев отрубают ноги с сапогами, ставят на печку, и когда они оттаивают, вынимают ноги из сапог. Мне рассказывали, что один старик с утра выходил на работу с пилой и топором, приносил к вечеру мешок ног.

В избе тесно от десятков людей, неразбериха, штаб еще не разместился. Красавица девушка в шинели не по росту, в шапке-ушанке, наползающей на глаза, в огромных валенках, и под всем этим серым, обезображивающим ее угадывается милая, стройная девушка. Она стоит растерянно, не знает где присесть, держит в руках красную сумочку. Удивительно печально выглядит эта помятая, когда-то нарядная дамская сумочка в этой серой военной хате. Боец шутя хлопнул девушку с размаху по спине, она внезапно заплакала. Боец сказал ей: "Прости, Лидочка, рука тяжелая, шахтерская".

Хозяева избы рассказывают, что немцы бежали из села уже под огнем нашей артиллерии, с несвязанными вещами, бежали панически, некоторые падали в снег, плакали навзрыд.

Хозяин избы рассказывает: "У нас стоял немец-шофер, рядовой, он с Полтавы кошку с собой привез, она его так знала, только он вернется из поездки, войдет в хату, она к нему шасть, об сапоги трется, он ее смальцем кормил, чистым смальцем кормил. А как стали бежать, он эту кошку с собой забрал, очень ее любил".
[1] [2] [3] [4]