26
[1] [2] [3]Ему казалось, что очарование Марьи Ивановны покорило Женю. Людмила Николаевна пошла на кухню, и Марья Ивановна отправилась ей помогать.
– Какой прелестный человек, – задумчиво сказал Штрум.
Женя насмешливо окликнула его:
– Витька, а Витька?
Он опешил от неожиданного обращения, – Витькой его не называли уже лет двадцать.
– Барынька влюблена в вас, как кошка, – сказала Женя.
– Что за глупости, – сказал он. – И почему барынька? Меньше всего она барынька. Людмила ни с одной женщиной не дружила. А с Марьей Ивановной у нее настоящая дружба.
– А у вас? – насмешливо спросила Женя.
– Я серьезно говорю, – сказал Штрум.
Она, видя, что он сердится, посмеиваясь, смотрела на него.
– Знаете что, Женечка? Ну вас к черту, – сказал он.
В это время пришла Надя. Стоя в передней, она быстро спросила:
– Папа пошел каяться?
Она вошла в комнату. Штрум обнял ее и поцеловал.
Евгения Николаевна повлажневшими глазами оглядывала племянницу.
– Ну, ни капли нашей славянской крови в ней нет, – сказала она. – Совершенно иудейская девица.
– Папины гены, – сказала Надя.
– Ты моя слабость, Надя, – сказала Евгения Николаевна. – Вот как Сережа у бабушки, так ты для меня.
– Ничего, папа, мы прокормим тебя, – сказала Надя.
– Кто это – мы? – спросил Штрум. – Ты со своим лейтенантом? Помой руки после школы.
– С кем это мама там разговаривает?
– С Марьей Ивановной.
– Тебе нравится Марья Ивановна? – спросила Евгения Николаевна.
– По-моему, это лучший человек в мире, – сказала Надя, – я бы на ней женилась.
– Добрая, ангел? – насмешливо спросила Евгения Николаевна.
– А вам, тетя Женя, она не понравилась?
– Я не люблю святых, в их святости бывает скрыта истерия, – сказала Евгения Николаевна. – Предпочитаю им открытых стерв.
– Истерия? – спросил Штрум.
– Клянусь, Виктор, это вообще, я не о ней.
Надя пошла на кухню, а Евгения Николаевна сказала Штруму:
– Жила я в Сталинграде, был у Веры лейтенант. Вот и у Нади появился знакомый лейтенант. Появился и исчезнет! Так легко они гибнут. Витя, так это печально.
– Женечка, Женевьева, – спросил Штрум, – вам действительно не понравилась Марья Ивановна?
– Не знаю, не знаю, – торопливо сказала она, – есть такой женский характер – якобы податливый, якобы жертвенный. Такая женщина не скажет: «Я сплю с мужиком, потому что мне хочется этого», а она скажет: «Таков мой долг, мне его жалко, я принесла себя в жертву». Эти бабы спят, сходятся, расходятся потому, что им того хочется, но говорят они совсем по-другому: «Это было нужно, так велел долг, совесть, я отказалась, я пожертвовала». А ничем она не жертвовала, делала, что хотела, и самое подлое, что эти дамы искренне сами верят в свою жертвенность. Таких я терпеть не могу! И знаете почему? Мне часто кажется, что я сама из этой породы.
За обедом Марья Ивановна сказала Жене:
– Евгения Николаевна, если разрешите, я могу пойти вместе с вами. У меня есть печальный опыт в этих делах. Да и вдвоем как-то легче.
Женя, смутившись, ответила:
– Нет-нет, спасибо большое, уж эти дела надо делать в одиночку. Тут тяжесть ни с кем не разделишь.
Людмила Николаевна искоса посмотрела на сестру и, как бы объясняя ей свою откровенность с Марьей Ивановной, сказала:
– Вот вбила себе Машенька в голову, что она тебе не понравилась.
Евгения Николаевна ничего не ответила.
– Да-да, – сказала Марья Ивановна. – Я чувствую. Но вы меня простите, что я это говорила. Ведь – глупости. Какое вам дело до меня. Напрасно Людмила Николаевна сказала. А теперь получилось, точно я напрашиваюсь, чтобы вы изменили свое впечатление. А я так просто. Да и вообще…
Евгения Николаевна неожиданно для себя совершенно искренне сказала:
– Да что вы, милая вы, да что вы. Я ведь в таком расстройстве чувств, вы меня простите. Вы хорошая.
Потом, быстро поднявшись, она сказала: