ГЛАВА ПЯТАЯ. Глава X. Голубой воришка
[1] [2] [3]Не успели старухи основательно распробовать кашу, как Яковлевичи вместе с Эмильевичем, проглотив свои порции и отрыгиваясь, встали из-за стола и пошли в кухню на поиски чего-либо удобоваримого.
Обед продолжался. Старушки загомонили:
— Сейчас нажрутся, станут песни орать!
— А Паша Эмильевич сегодня утром стул из красного уголка продал. С черного хода вынес перекупщику.
— Посмотрите, пьяный сегодня придет…
В эту минуту разговор воспитанниц был прерван трубным сморканьем, заглушившим даже все продолжающееся пение огнетушителя в коридоре, и коровий голос начал:
— … бретение…
Старухи, пригнувшись и не оборачиваясь на стоявший в углу на мытом паркете громкоговоритель, продолжали есть, надеясь, что их минет чаша сия. Но громкоговоритель бодро продолжал:
— Евокрррахххх видусоб… ценное изобретение. Дорожный мастер Мурманской железной дороги товарищ Сокуцкий, Самара, Орел, Клеопатра, Устинья, Царицын, Клементий, Ифигения, Йорк, — Со-куц-кий…[142]
Труба с хрипом втянула в себя воздух и насморочным голосом возобновила передачу:
— … изобрел световую сигнализацию на снегоочистителях. Изобретение одобрено Доризулом,[143] Дарья, Онега, Раймонд…
Старушки серыми утицами поплыли в свои комнаты. Труба, подпрыгивая от собственной мощи, продолжала бушевать в пустой комнате:
— … А теперь прослушайте новгородские частушки…
Далеко, далеко, в самом центре земли, кто-то тронул балалаечные струны, и черноземный Баттистини[144] запел:
В центре земли эти частушки вызвали бурную деятельность. В трубе послышался страшный рокот. Не то это были громовые аплодисменты, не то начали работать подземные вулканы.
Между тем помрачневший инспектор пожарной охраны спустился задом по чердачной лестнице и, снова очутившись в кухне, увидел пятерых граждан, которые прямо руками выкапывали из бочки кислую капусту и обжирались ею. Ели они в молчании. Один только Паша Эмильевич по-гурмански крутил головой и, снимая с усов капустные водоросли, с трудом говорил:
— Такую капусту грешно есть помимо водки.[145]
— Новая партия старушек? — спросил Остап.
— Это сироты, — ответил Альхен, выжимая плечом инспектора из кухни и исподволь грозя сиротам кулаком.
— Дети Поволжья?[146]
Альхен замялся.
— Тяжелое наследье царского режима?
Альхен развел руками, мол, ничего не поделаешь, раз такое наследие.
— Совместное воспитание обоих полов по комплексному методу?
Застенчивый Александр Яковлевич тут же, без промедления, пригласил пожарного инспектора отобедать чем бог послал.
В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом 1-го сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок.
— Сашхен, — сказал Александр Яковлевич, — познакомься с товарищем из Губпожара.
Остап артистически раскланялся с хозяйкой дома и объявил ей такой длиннющий и двусмысленный комплимент, что даже не смог его довести до конца. Сашхен — рослая дама, миловидность которой была несколько обезображена николаевскими полубакенбардами,[147] тихо засмеялась и выпила с мужчинами.
— Пью за ваше коммунальное хозяйство! — воскликнул Остап.
Обед прошел весело, и только за компотом Остап вспомнил о цели своего посещения.
— Отчего, — спросил он, — в вашем кефирном заведении такой скудный инвентарь?
— Как же, — заволновался Альхен, — а фисгармония?
— Знаю, знаю — вокс гуманум.[148] Но посидеть у вас со вкусом абсолютно не на чем. Одни садовые лоханки.
— В красном уголке есть стул, — обиделся Альхен, — английский стул. Говорят, еще от старой обстановки остался.
— А я, кстати, не видел вашего красного уголка. Как он в смысле пожарной охраны? Не подкачает? Придется посмотреть.
— Милости просим.
Остап поблагодарил хозяйку за обед и тронулся.
В красном уголке примусов не разводили, временных печей не было, дымоходы были в исправности и прочищались регулярно, но стула, к непомерному удивлению Альхена, не было. Остап даже заскрипел от недовольства. Бросились искать стул. Заглядывали под кровати и под скамейки, отодвинули для чего-то фисгармонию, допытывались у старушек, которые опасливо поглядывали на Пашу Эмильевича, но стула так и не нашли. Паша Эмильевич проявил в розысках стула большое упорство. Все уже успокоились, а Паша Эмильевич все еще бродил по комнатам, заглядывал под графины, передвигал чайные жестяные кружки и бормотал:
— Где же он может быть? Сегодня он был, я видел его собственными глазами. Смешно даже.
— Грустно, девицы,[149] — ледяным голосом сказал Остап.
— Это просто смешно! — нагло повторял Паша Эмильевич.
Но тут певший все время огнетушитель «Эклер» взял самое верхнее фа, на что способна одна лишь народная артистка республики Нежданова,[150] смолк на секунду и с криком выпустил первую пенную струю, залившую потолок и сбившую с головы повара туальденоровый колпак. За первой струей пеногон-огнетушитель выпустил вторую струю туальденорового цвета, повалившую несовершеннолетнего Исидора Яковлевича. После этого работа «Эклера» стала бесперебойной.
К месту происшествия ринулись Паша Эмильевич, Альхен и все уцелевшие Яковлевичи.
— Чистая работа! — сказал Остап. — Идиотская выдумка!
Старухи, оставшись с Остапом наедине без начальства, сейчас же стали заявлять претензии.
— Брательников в доме поселил. Обжираются.
— Поросят молоком кормит, а нам кашу сует.
— Все из дому повыносил.
— Спокойно, девицы, — сказал Остап, отступая, — это к вам из инспекции труда придут. Меня сенат не уполномочил.
Старухи не слушали.
— А Пашка-то Мелентьевич, этот стул он сегодня унес и продал. Сама видела.
— Кому? — закричал Остап.
— Продал и все. Мое одеяло продать хотел.
В коридоре шла ожесточенная борьба с огнетушителем. Наконец человеческий гений победил, и пеногон, растоптанный железными ногами Паши Эмильевича, последний раз выблевал вялую струю и затих навсегда.
Старух послали мыть пол. Инспектор пожарной охраны втянул в себя воздух, пригнул голову и, слегка покачивая бедрами, подошел к Паше Эмильевичу.
— Один мой знакомый, — сказал Остап веско, — тоже продавал государственную мебель. Теперь он пошел в монахи — сидит в допре.
— Мне ваши беспочвенные обвинения странны, — заметил Паша Эмильевич, от которого шел сильный запах пенных струй.
— Ты кому продал стул? — спросил Остап позванивающим шепотом.
[1] [2] [3]
Добавить комментарий
- Обязательные поля обозначены *.