13.03.1913
13.03.1913
Ну что, уже поспокойнее? Беды потихоньку отступают? Судя по сегодняшнему письму, так оно и есть, и мне бы это было весьма по душе, только не очень-то верится. Ты не можешь читать? Оно и неудивительно. Да и где Тебе найти сейчас на это время? Но какими судьбами, Фелиция, любимая, Тебя угораздило взяться именно за «Уриэля Акосту»?[50] Я тоже эту вещь не знаю и, думаю, тоже не смог бы ее читать, хоть все, что Ты в конце письма говоришь о своем мозге, со мной давно уже случилось. Но, может, мозг и должен настолько засохнуть и затвердеть, чтобы когда-нибудь, со временем, можно было высечь из него искру. – Только я хотел обо всем этом написать, как позвонила снизу сестра, она была в синематографе, я сидел в гостиной один, и мне пришлось идти ей открывать. Я отвлекся и письмо отложил. Сестра рассказала о представлении, а вернее, я ее выспрашивал, потому что хоть сам в синематограф хожу крайне редко, зато недельный репертуар чуть ли не всех синематографов знаю наизусть. Моя хандра, моя потребность в удовольствиях способна удовлетвориться одним лишь чтением афиш – стоя перед ними, я отдыхаю от моей всегдашней душевной тревоги, от этого вечного чувства ненадежности и временности в себе и вокруг; вернувшись к осени в город после дачного лета, после которого в душе в конечном счете всякий раз оставался осадок разочарования, я жадно разглядывал афиши, и еще из трамвая, который вез нас домой, я на ходу, урывками, во все глаза читал афиши, мимо которых мы проезжали. – Иногда, даже не знаю по какой причине, на меня вдруг накатывает сразу столько всего, что мне надо Тебе сказать, – это как толпа народу, что ломится в узкие двери. А я Тебе все еще ничего не сказал, даже меньше, чем ничего, ибо все, что я писал Тебе в последнее время, было не так, не в корне не так, разумеется, ибо по сути-то все правильно, но когда на поверхности такая муть и такой морок, где уж тут суть разглядеть? Вот Ты, любимая, можешь ли? Нет, наверняка нет. Но лучше оставим это, уже поздно… Я не веду сейчас дневник[51] и мне этого очень недостает, сколь ни мало событий со мной происходит и сколь ни ничтожно это происходящее, равно как ничтожны и сами записи. Но дневник, которого Ты не знаешь, для меня уже не дневник. А изменения и изъятия, которые я в таком для Тебя предназначенном дневнике вынужден буду делать, для меня, уж конечно же, были бы только целебны и поучительны. Ты согласна?
Отличие же от писем будет в том, что странички дневника иногда, возможно, богаче содержанием, но, разумеется, будут еще скучнее и бесчувственнее, чем были письма. Но слишком-то не бойся, о любви к Тебе они не умолчат. Что Тебе почитать? Но я не знаю, что Ты читала, а что нет. Столь долго вымаливаемый список книг я так и не получил. Так что наобум, вслепую, говорю: прочти «Страдания Вертера»…
Прощай, Фелиция, и особое Тебе спасибо за сегодняшнее большое письмо.
Франц.