VII

VII

Потрясенного услышанным известием и порядком уставшего Кумахера отправили в арестантское помещение, заперли за ним дверь и по-прежнему завесили ее.

- Итак, второй фронт открыт! - торжественно провозгласил Цератод, протирая очки и глядя на своих коллег выпуклыми близорукими глазками. - Поздравляю вас, джентльмены! Примите мои особенные поздравления, мистер Егорычев. Как видите, соединенные англо-американские силы не щадят своих жизней, чтобы помочь доблестным советским союзникам!

Он неторопливо водрузил толстые золотые очки на мясистый нос, учтиво улыбнулся и пожал руку Егорычеву. Впервые со времени гибели «Айрон буля» Егорычев почувствовал в своей ладони пухлую, сыроватую и очень гладкую руку Цератода и не испытал при этом никакого удовольствия. Он уже достаточно знал Цератода, чтобы понимать истинную цену его рукопожатия.

- Спасибо, господин майор, - сказал Егорычев.

Фламмери не спешил с поздравлениями. Он решил произнести речь. Он сказал:

- Друзья мои! Вспомним в эту торжественную минуту начальные строки сто пятого псалма Давидова: «Славьте господа; призывайте имя его; возвещайте в народах дела его; пойте ему», ибо только слепой не увидит в интересующем и волнующем нас великом военном событии исполнение англо-американским командованием одного из священнейших и благороднейших заветов господа нашего: «Люби ближнего, как самого себя!»

Он окинул слушателей благочестивым взглядом, остановился на миг на Егорычеве, увидел в его глазах насмешливые огоньки, нисколько этим не смутился и продолжал:

- Надеюсь, я никогда не буду повинен в неподобающей гордости, но да позволено будет мне с гордостью заявить, что не было минуты, когда я усомнился бы в том, что наше вторжение в Европу произойдет... лишь только господь призовет нас к этому в сердцах наших!..

Трудно было предположить, чтобы кто-нибудь мог принять всерьез его слова, меньше всего это мог предположить он сам, и все же не было силы, которая бы удержала его от того, чтобы он их произнес. - А теперь, - продолжал как ни в чем не бывало мистер Фламмери, - не пора ли нам перейти от явлений общечеловеческого значения к тому, что касается лично нас. Я имею в виду, не пора ли нам подумать о том, чтобы связаться с Америкой, - он увидел нетерпеливый жест Цератода и добавил, - или с Англией, в данном случае это все равно, и сообщить, что мы живы и чтобы за нами прислали судно или самолет?

- Этот вопрос совсем не так прост, как я вчера предполагал, -« сказал Егорычев. - Никто из нас не знает английской азбуки Морзе. Но даже если бы и знали, это нисколько не облегчило бы в данное время, я подчеркиваю, что именно в данное время, наше положение. Надеюсь, никто уже не сомневается, что эсэсовцы высажены сюда с каким-то весьма серьезным заданием. Любая наша радиограмма неминуемо будет принята не только союзными нейтральными радиостанциями, но и немецкими...

- То же самое говорил вчера я, - прервал его с ехидной улыбочкой Цератод. - Вы мне тогда возразили, если мне не изменяет память, что немцам сейчас, по вашему мнению, не до нашего острова, что немцам, опять-таки, по вашему мнению, достаточно забот на советском фронте. Тем непонятней ваше заявление сегодня, когда к тому же открыт и активно действует второй фронт.

- Нет, - сказал Егорычев, - вам не изменяет память, мистер Цератод. Я должен признать, что не все вчера принял во внимание. Конечно, немцы никак уж не в состоянии прислать сюда новую экспедицию из самой Германии или, скажем, из Алхесираса. Но мы не имеем права забывать, что у них более чем достаточная шпионская сеть в западном полушарии. Я имею в виду Южную Америку.

- Иногда мне кажется, что меня, как какого-нибудь мальчишку, пытаются втащить за ручку в кино на дурацкую картину со шпионами, - пробурчал Фламмери. - И я хотел бы заявить вам, сэр, что я уже давно вышел из того нежного и доверчивого возраста, когда повсюду мерещатся шпионы и пираты!

- Поэтому, - продолжал Егорычев, - по меньшей мере не исключено, что эти гитлеровские шпионы или сами запеленгуют нас, или получат от запеленговавшего нас немецкого командования указание срочно проверить, что это за союзнические силы вдруг обнаружились на острове Разочарования. А так как здешний эсэсовский гарнизон имел какие-то сверхважные задания, то ими будут приняты все меры, чтобы прибыть сюда раньше союзных кораблей или самолетов, и тогда, понятно, нам придется весьма туго...

Цератод недовольно хмыкнул, словно благоприятная для радиосвязи обстановка зависела от Егорычева.

- Остается единственная возможность связи с внешним миром: воспользоваться русской азбукой Морзе.

- Вам угодно шутить, мистер Егорычев? - вспылил Фламмери.

- Нет, не угодно, - спокойно отвечал Егорычев.

- С таким же успехом можно было бы воспользоваться и персидской или тибетской!

- Не совсем так, господин капитан, со значительно меньшим, но все же с большей безопасностью, нежели английской. Южноамериканским немцам вряд ли придет в голову, что перед ними радиограмма на русском языке. Скорее всего, они ее примут за очень хитро зашифрованную английскую, испанскую, португальскую, арабскую, французскую, итальянскую - словом, за какую угодно, но только не русскую. И пусть они ее расшифровывают сколько душе угодно. Зато, если ее примет любая советская радиостанция, дело будет в верных руках.

- Не кажется ли вам, сэр, что отсюда до ближайшей советской рации страшно далеко? - с прежним ехидством осведомился Цератод.

- Кажется. Но что поделаешь? В крайнем случае, я возлагаю надежды на британскую и американскую разведки. У них есть вполне достаточный опыт в пользовании русской азбукой Морзе.

Намек Егорычева был принят и проглочен с самым каменным выражением лица.

- Ну что ж, - вздохнул после довольно продолжительного раздумья капитан Фламмери, - очень может быть, что мистер Егорычев не совсем не прав. В таком случае я предлагаю совместно разработать текст. Лично я полагаю, что... В чем дело, Мообс? - брезгливо протянул он. - Не хватайтесь, прошу вас, за мое плечо. Терпеть не могу такого панибратства!

- Вы слышите, джентльмены? - тревожно проговорил Мообс, делая большие глаза.

Где-то совсем недалеко слышался возбужденный гомон нескольких мужских голосов.

Схватив автоматы, все выскочили на лужайку. Впереди, проклиная себя за позорную беспечность, - он должен был, несмотря на дождь, позаботиться об охране подступов, - бежал Егорычев с электрическим фонариком в руке.

Но фонарь оказался излишним. На чистом небе, усыпанном звездами незнакомых созвездий, сияла ущербная луна, похожая на голубоватую ладью с высокими бортами и острым носом и кормой. Это был непривычный северянам лежащий месяц южного полушария. Ближе к зениту просторно раскинулось великолепное созвездие Южного Креста. Светлая свежая ночь царила над островом. Но на тропинке, ведшей на лужайку, было темно. - И оттуда, снизу, из темноты доносились чьи-то крики и тяжелое дыхание. Слышалось шлепанье босых ног по мокрой земле. Несколько человек спеша подымались на площадку. Они были уже совсем близко, за последним поворотом.

- Кто там? - крикнул Егорычев и снова засветил фонарик. - Кто идет?

- Идут друзья! - ответил из мрака задыхающийся знакомый голос. - Идут люди из Нового Вифлеема!

- Какого дьявола вы претесь в такую позднюю пору? - спросил Мообс и щелкнул для острастки затвором автомата.

- Мы идем, чтобы пресечь несправедливость и воровство!

- Успеете это сделать утром! - крикнул Фламмери в темноту. - Убирайтесь с господом, пока мы вас не перестреляли, как куропаток!

Но островитяне уже были на лужайке, Их было человек десять. У четверых руки были связаны за спиной. Остальными, составлявшими их конвой, руководил наш неутомимый и деловитый старый Знакомец Гамлет Браун.

- Добрый вечер, милорды! - приветствовал он белых.

- Добрый вечер. Вы всегда ходите в гости по ночам? - строго спросил его Егорычев. - В такую позднюю пору люди должны спать.

- Нет, сэр, - учтиво отвечал Гамлет, - обычно мы ходим в гости днем. Но когда наших уважаемых белых гостей обкрадывают, мы не можем ждать, пока за краем земли проснется солнце... Мы весьма скорбим, сэр, мы весьма скорбим... Наша добрая утренняя встреча омрачена недобрым делом! Вот! Смотрите!..

Голос Гамлета дрожал от негодования. Он окинул уничтожающим взглядом связанных односельчан. Те попытались было что-то сказать в свое оправдание, но замолчали под этим ледяным взглядом. Гамлет бережно развернул аккуратный пакетик из бананового листа, который он до этого держал крепко зажатым в правой руке, и предъявил удивленным белым четыре заурядные английские булавки, блеснувшие на нежном лунном свете, как четыре крохотные молнии.

- Это презренные люди, - указал Гамлет на связанную четверку, в которой без труда можно было узнать отщепенцев, обласканных сегодня утром Цератодом и Фламмери. - Это трижды презренные трусы и негодяи! - с силой повторил он. - Они уже давно составляют позор нашего великого и благородного племени. Вспомните, прошу вас, джентльмены, слова Гамлета, принца датского - акт второй, сцена вторая: «Что и говорить, если даже такое божество, как солнце, плодит червей, лаская лучами падаль». И вот сегодня эти черви не удовольствовались прекрасными подарками, которые они незаслуженно получили наравне со всеми добрыми жителями Нового Вифлеема. Они похитили у вас эти превосходные блестящие вещицы. Мы пришли сюда, чтобы вернуть вам эти вещицы и чтобы вы сами назначили ворам наказание, которое полагается по вашим законам за такое преступление.

Широким жестом он указал на обрыв, с которого был утром сброшен в океан ефрейтор Альберих Сморке.

При этих словах, смысл которых было трудно не понять, связанные островитяне взвыли от ужаса. Один из них в отчаянии крикнул:

- Милорды! Разве вы сами не...

- Молчать! - цыкнул на них Гамлет. - Как вы смеете раскрывать рты в присутствии тех, кого вы так позорно обманули!
[1] [2] [3]