3 (1)

– А брезент?

– Комендант велел накрыть.

– А не мог сюда кто-нибудь прийти, пока все были на шоссе?

– Нет, господин лейтенант, ведь шоссе перекрыто.

– А со стороны Хэйка?

– Там тоже пост, только его не видно, потому что он за холмом.

– Ну а если полями?

– Полями можно, - согласился полисмен, - но тогда бы пришлось идти по воде.

– По какой воде?

– По ручью, он протекает вон там.

Грегори пока не приближался к брезенту. Он пошел вдоль узкой тропинки, протоптанной ночным дежурным. Она шла мимо крайних могил, обходила барак и возвращалась через кустарник. Кое-где ветки были обломаны и втоптаны в снег. Там, где полисмен в темноте сбивался с тропки, ясно отпечатались подошвы тяжелых ботинок, тех же, что и на шоссе.

Грегори совершил полный обход и засек время: получилось четыре минуты. «На темноту и снегопад, - подумал он, - надо накинуть еще столько же, да на туман еще минуты две». Он начал спускаться по откосу. Внезапно снег под ногами осел и поехал вниз. Грегори схватился за ветви орешника и успел задержаться над самой водой. Занесенный сугробами и потому незаметный даже вблизи, здесь протекал ручей, вода у подмытых корней бурлила. На илистом дне лежали обломки камня, некоторые с булыжник. Грегори повернулся к моргу. Отсюда виднелся только верх глухой задней стены, поднимающейся над кустами. Цепляясь за упругие ветки, Грегори вскарабкался наверх.

– Где тут каменотес? - спросил он у полисмена.

Тот сразу понял, о чем спрашивают.

– Он живет рядом с шоссе, возле моста. Самый первый дом, желтый. Надгробия он делает только летом, а зимой столярничает.

– А камень он как подвозит сюда? По шоссе?

– Если низкая вода - по шоссе, а когда высокая, то от станции сплавляет. Ему так больше нравится.

– А обрабатывает на том берегу, вон там, да?

– Иногда на берегу, иногда нет. Когда как.

– А если идти берегом, то можно дойти до станции?

– Да, но берегом не пройти, все заросло.

Грегори подошел к окнам. Одно окно был открыто, вернее, выдавлено, стекла разбиты, острый осколок торчал в снегу. Он заглянул внутрь, но ничего не увидел, было слишком темно.

– Кто-нибудь заходил туда?

– Только комендант.

– А доктор?

– Нет, доктор не заходил.

– Как его фамилия?

– Адамс. Мы не знали, успеет ли «скорая» из Лондона. Первой прибыла из Хэйка, доктор Адамс как раз был там ночью и приехал с нею.

– Да? - пробормотал Грегори. Он уже не слушал полисмена.

На раме разбитого окна висела желтая ленточка стружки. А у самой стены виднелся глубокий нечеткий отпечаток босой ступни. Грегори наклонился. Снег тут был весь изрыт, точно по нему волокли что-то тяжелое. Местами отчетливо вырисовывались продолговатые углубления, как будто выдавленные округлым удлиненным караваем хлеба. В одном из них что-то лежало. Грегори присел на корточки и поднял несколько спирально закрученных стружек. Склонив голову набок, он некоторое время смотрел на второе, целое, окно. Оно было заляпано изнутри известкой. Потом, сойдя в глубокий нетронутый снег, приподнял полы пальто, опустился на одно колено, а затем встал и, сунув руки в карманы, долго рассматривал получившийся отпечаток. Глубоко вздохнул и обвел взглядом пространство между зарослями, моргом и первым рядом могил. Дорожка глубоко оттиснутых, продолговатых бесформенных следов начиналась под разбитым окном, делала петлю и по кривой шла к двери. Иногда следы сбивались в стороны; создавалось впечатление, будто какой-то пьяный тащил на животе мешок. Соренсен стоял сбоку и полубезразлично наблюдал за Грегори.

– Почему нет замка? Он был? - обратился Грегори к полисмену.

– Был, господин лейтенант, но сломался. Могильщик собирался отнести к слесарю, да запамятовал, а потом было воскресенье, ну и… - полисмен махнул рукой.

Грегори молча подошел к брезенту, осторожно приподнял край, заглянул и отбросил полотнище в сторону.

На снегу, поджав к животу руки и ноги, лежал на боку обнаженный человек. Поза была такая, словно он то ли рухнул ничком на что-то невидимое, то ли отталкивал это невидимое локтями и коленями. Там, где он лежал, пропаханная в снегу колея, которая начиналась у окна, кончалась. Неполных два шага отделяли его голову от порога. Перед порогом снег был нетронутый.

– Ну что, может, взглянете на него? - предложил Грегори Соренсену, поднявшись с корточек; из-за неудобной позы у него к лицу прилила кровь. - Кто это? - спросил он полисмена, который надвигал шлем на глаза, чтобы защитить их от солнца.

– Хансел, господин лейтенант. Джон Хансел, владелец красильни.

Грегори не спускал глаз с Соренсена, который, вынув из чемодана резиновые перчатки и надев их, осторожно ощупал руки и ноги покойника, оттянул веки, а потом обследовал его изогнутую колесом спину, буквально водя по ней носом.

– Он что, немец?

– Не знаю. Может, и из немцев, точно сказать не могу. Уже его отец и мать жили в здешних местах.

– Когда он умер?

– Вчера утром, господин лейтенант. Доктор сказал, что от сердца. У него было больное сердце, доктор запрещал ему работать, да он не слушался. С той поры, как от него сбежала жена, он вообще махнул на себя рукой.

– Были тут еще покойники?

Соренсен поднялся, отряхнул колени, смахнул платком невидимую пылинку с рукава и аккуратно уложил резиновые перчатки в чехол.

– Позавчера был один, господин лейтенант, да уже похоронили. Вчера в полдень.

– Значит, с того времени был только этот труп?

– Да.

– Ну, доктор, как?

Грегори подошел к Соренсену. Они стояли под высоким кустом, на его верхушку падали солнечные лучи, и с веток на снег сыпалась частая капель.

– Ну что я могу сказать?

Вид у Соренсена был обиженный, если не оскорбленный.

– Смерть наступила сутки назад, а то и раньше. Появились трупные пятна, лицевые мышцы полностью окостенели.

– А конечности? А? Ну что вы молчите?

Они разговаривали шепотом, но с какой-то странной ожесточенностью.

– Сами видите.

– Я ведь не врач.

– Нету окостенения. Да, нету, нарушил кто-то - и баста!

– Оно не вернется?

– Частично должно возвратиться, но не обязательно. А что, это очень важно?
[1] [2] [3] [4]