Давидович. Преступления Сталина (19)

контрразведке ГПУ. Работа его имела строго индивидуальный

характер. Его начальники, Менжинский245 и Трилиссер246, счи

тали его незаменимым работником и потому, несмотря на оппо

зиционные убеждения Блюмкина, сохраняли его на крайне от

ветственном посту.

По вопросу возвращения жены моего сына Жанны из Ко

пенгагена в Париж в отчете сказано, будто она совершила путь

из Дании во Францию на том же пароходе, что и мы с женой.

Это ошибка. Более короткий и дешевый путь из Копенгагена в

Париж вел через Гамбург. Этим маршрутом воспользовались

некоторые из наших друзей, для которых вопрос о немецкой визе не представлял затруднений. Жанна в качестве французской гражданки выехала в Париж через Гамбург. Я представляю Комиссии открытку, посланную Жанной из Гамбурга ее матери. Так как Жанна выехала из Копенгагена одновременно с нами; так как на пароходе нас сопровождало много друзей; так как мы с женой провели путь безвыходно в нашей каюте; так как Жанна встретила нас в Париже, то у меня сохранилось ложное впечатление, будто она ехала на одном пароходе с нами.

В Париж мы прибыли из Копенгагена не 5 декабря

1932 года (как ошибочно указано в отчете), а 6 декабря. Имен

но в этот день мы встретились с нашим сыном Львом Седовым,

успевшим прибыть из Германии.

На вопрос о времени прибытия Радека в Россию я указал

конец 1918 года. Это явная ошибка. Радек принимал участие в

Брест-Литовских переговорах в начале 1918 г. Он прибыл из

Стокгольма в Петроград, по-видимому, в конце 1917 года, во

всяком случае после Октябрьского переворота,

По поводу жены Виктора Сержа247 в отчете сказано,

будто она была арестована. На самом деле она была пригово

рена к месяцу принудительных работ с правом ночевать дома.

Сообщение о том, что она стала жертвой помешательства в

результате репрессий, обрушившихся на семью, совершенно

правильно. Она и сейчас остается душевнобольной в Париже.

Как уже сказано, ни одна из этих поправок не влияет на существо моих показаний и на вытекающие из них выводы. Я сохраняю за собой право исправить и дальнейшие неточности по мере их обнаружения.

29 июня 1937 г.

ПИСЬМО С. ЛАФОЛЕТ248

Дорогая мисс Лафолет!

1. Во время "слушания" в Койоакане доктор Дьюи выразил желание, чтоб я представил Комиссии свою переписку, относящуюся ко времени мнимого визита ко мне Пятакова. Эта работа выполнена, и член Комиссии Отто Рюле имел возможность ознакомиться с моей перепиской за декабрь 1935 года. Я позволю себе здесь обратить Ваше и Комиссии внимание на следующие обстоятельства.

Согласно показаниям Пятакова его свидание со мной состоялось 12 либо 13 декабря. Письма, написанные в этот день, имеют, поэтому, особенное значение.

12 декабря я написал два письма. Первое, на немецком языке, норвежскому политическому деятелю Олаву Шефло, прибывшему в те дни из далекого Кристиансанда в близкое Осло.

У меня с Шефло были очень дружественные отношения, и мы оба хотели повидаться друг с другом. Я заранее обещал ему навестить его в Осло при ближайшем его приезде. Вот что я писал Шефло 12 декабря; "Дорогой г. Шефло! Мне очень жаль, что состояние моего здоровья, как и здоровья моей жены, делают для нас трудным совершить в течение этих дней поездку в Осло". О моем болезненном состоянии в течение декабря дали в свое время показания мой бывший секретарь Эрвин Браун249 и члены семьи Кнудсена.

Второе письмо на французском языке адресовано редакции парижского журнала "Революсион". Письмо очень обширно и заключает в себе ряд советов по поводу ведения газеты.

13 декабря я написал два французских письма: одно -- Политбюро организации большевиков-ленинцев во Франции; другое, большое письмо -Билину250, члену той же организации. Оба эти письма, как и упомянутое выше письмо редакции "Революсион", как и ряд писем в предшествующие и последующие дни, показывают, в какой степени я был поглощен в то время внутренними делами французской организации троцкистов.

Мнимое свидание произошло, по словам Пятакова, в получасе езды от аэродрома, значит, в двух часах езды от моего места жительства. На свидание должен был уйти, следовательно, целый день. Можно ли допустить, что в день столь исключительного свидания я нашел время и внимание, чтоб писать обширные письма, посвященные текущим делам французской организации.

Я готов признать, что изолированно взятые эти данные не имеют абсолютной убедительной силы. Но их нельзя брать изолированно. Инициатива представления этих документов принадлежит не мне, а Комиссии. И вот оказывается, что каждый новый документ, введенный в дело, дает фактическое или психологическое, прямое или косвенное опровержение подлогов ГПУ. Таково, позволю себе заметить, содержание всех моих архивов. Достаточно взять с закрытыми глазами любое из сотен моих досье, чтобы открыть в нем ряд документов, опровергающих или, по крайней мере, подрывающих московские подлоги.
[1] [2] [3] [4]