Термидор (3)

Остается самый главный вопрос: было ли тело Ленина подвергнуто обследованию? Вряд ли кто-либо потребовал этого. Во всяком случае, не Сталин, который вместе с Зиновьевым и Каменевым был хозяином положения, – руководил всем, что касалось смерти, вскрытия, извещения населения, затем похорон.

Можно зайти дальше в подозрениях и поставить вопрос о том, действительно ли Ленин обращался к Сталину за ядом. Не была ли вся эта комбинация выдумана для того, чтобы заранее установить свое алиби? Опасности проверки не было ни малейшей: никому из нас не могло, разумеется, прийти в голову допрашивать Ленина, действительно ли он пытался через Сталина добыть яд. Зато в случае, если бы яд в трупе оказался обнаружен, объяснений искать не пришлось бы: Политбюро было в свое время извещено, что Ленин искал смерти; очевидно, несмотря на отказ Сталина в помощи, он сумел ее найти…

Замечательно, что об обращении к нему Ленина Сталин не предупредил ни Крупскую, ни сестру Ленина Марию. Обе они бодрствовали у изголовья больного. Если Ленин действительно обратился к Сталину и если он действительно хотел предупредить выполнение просьбы больного, то прежде всего предупредил бы жену и сестру. На самом деле обе они узнали об этом эпизоде только после смерти Ленина.

Я в это время в качестве больного находился уже в Сухуми, на Кавказе, на берегу Черного моря. В связи с этим стоит, пожалуй, остановиться на часто повторявшемся утверждении, что я потерял власть, так как… так как не участвовал в похоронах Ленина. Это объяснение дает, в частности, Вальтер Дуранти, считающий легкомыслие хорошо дисциплинированным цинизмом. Возвышение Сталина, означавшее победу бюрократии над народом, имело гораздо более глубокие источники, чем мое неучастие в похоронах Ленина. Однако этот факт неучастия, несомненно, произвел неблагоприятное впечатление.

Помню в 1925 г. Зиновьев, разговаривая с Раковским или пытаясь импонировать ему своей победой, говорил обо мне: «Плохой политик не сумел найти правильной тактики, поэтому и потерпел поражение». В тот период Зиновьев еще совершенно не догадывался, что он стал орудием бюрократической реакции. Уже через год после этой беседы он был в оппозиции. Когда сложилась тройка оппозиции (Троцкий, Зиновьев, Каменев), в партии ходила острота: Каменева они терпят, но не уважают; Зиновьева они не терпят и не уважают; Троцкого они не терпят, но уважают. Это с известной меткостью характеризовало отношение бюрократии к главарям оппозиции.

Осенью 1925 г. Сталин прекратил заседания триумвирата, привлекая к себе большинство в Политбюро. Еще в апреле 1925 г. я был смещен с поста главы военного ведомства. Моим преемником стал Фрунзе, старый революционер, проведший годы на каторге. Не будучи политически крупной фигурой, он обнаружил в гражданской войне несомненные качества полководца и твердый характер. На посту руководителя вооруженных сил ему суждено было оставаться недолго: уже в ноябре 1925 г. он скончался под ножом хирурга. Но за эти немногие месяцы Фрунзе проявил слишком большую независимость, охраняя армию от опеки ГПУ: это было то самое преступление, за которое погиб 12 лет спустя маршал Тухачевский. Оппозиция нового главы военного ведомства создавала для Сталина огромные опасности; ограниченный и покорный Ворошилов представлялся ему гораздо более надежным инструментом. Бажанов изображает дело так, что у Фрунзе был план государственного переворота. Это только догадка, и притом совершенно фантастическая. Но, несомненно, Фрунзе стремился освободить командный состав от ГПУ и ликвидировал в довольно короткий срок комиссарский корпус. Зиновьев и Каменев уверяли меня впоследствии, что Фрунзе был настроен в их пользу против Сталина. Факт во всяком случае таков, что Фрунзе сопротивлялся операции.

Из всех данных ход вещей рисуется так. Фрунзе страдал язвой желудка, но считал, вслед за близкими ему врачами, что его сердце не вынесет хлороформа и решительно восставал против операции. Сталин поручил врачу ЦК, т.е. своему доверенному агенту, созвать специально подобранный консилиум, который рекомендовал хирургическое вмешательство. Политбюро утвердило решение. Фрунзе пришлось подчиниться, т.е. пойти навстречу гибели от наркоза. Обстоятельства смерти Фрунзе нашли преломленное отражение в рассказе известного советского писателя Пильняка. Сталин немедленно конфисковал рассказ и подверг автора официальной опале. Пильняк должен был позже публично каяться в совершенной им «ошибке». Со своей стороны, Сталин счел нужным опубликовать документы, которые должны были косвенно установить его невиновность в смерти Фрунзе. Права ли была в этом случае партийная молва, я не знаю; может быть, никто никогда не узнает. Но характер подозрения сам по себе знаменателен. Во всяком случае, в конце 1925 г. власть Сталина была уже такова, что он смело мог включать в свои административные расчеты покорный консилиум врачей и хлороформ, и нож хирурга. Между тем, в стране вряд ли больше одного процента населения знало в то время его имя.
[1] [2] [3] [4]