Глава 8. Человека к благу можно привести и силой (1)
[1] [2] [3] [4]– Что вы сказали ему, когда увидели его у дверей Полякова?
– А что же тут скажешь? Его уже никаким словом не проймешь.
Я спросил:
– Но ведь он должен был вам как-то объяснить свое поведение?
– Он сказал, что не заходил в квартиру. Мол, ему показалось, что кто-то ходит на лестнице, и он пошел посмотреть. Он так сказал.
– Вы ему верите?
– Нет. Врет он все. Ключи у него свои были.
– Почему же вы все время молчали? Почему вы мне сразу об этом не сказали? – спросил я.
Она долго не отвечала, потом подняла на меня взгляд, медленно, хрипло сказала:
– Не дай вам бог, молодой человек, когда-нибудь в жизни отвечать на такие вопросы…
Она заплакала, и чем быстрее бежали слезы, тем сильнее и сильнее она плакала, пока плач не перешел в судорожные рыдания, почти беззвучные, но все ее разбитое дряблое тело сотрясалось от этих всхлипываний, которые дождем, размывающим земляную плотину, сметали теперь все ее закаменевшее в ужасном двухнедельном ожидании напряжение и страх. Сквозь слезы она бормотала:
– У вас же тоже есть мать… вы поймите меня… я не могу, чтобы у Геночки на службе узнали об этом… он вся жизнь моя… не пишите об этом к нему в часть…
Я протянул ей стакан воды:
– Да почему вы решили, что я собираюсь ему писать в часть? У меня и в мыслях этого не было!
Она пила крупными глотками воду, громко стучали зубы о край стакана, и капли темными пятнами расползались на светлом паркетном полу…
Педагог по вокалу Гнесинского училища Анна Александровна Яблонская торопилась на занятия, и в нашем распоряжении было всего несколько минут. Говорила она быстро, стремительно, четкими законченными периодами, вбивая в меня информацию, как опытный клепальщик загоняет в лист серию заклепок.
– …Мой бывший супруг Павел Петрович Иконников – человек бесконечно и очень разносторонне одаренный. Еще во время нашей совместной жизни я не раз думала о том, какое счастье, что он посвятил себя доброму делу. Потому что личность, подобная ему, обуреваемая злыми страстями, превратилась бы в стихийное бедствие…
– Меня интересует, корыстен ли Павел Петрович, – спросил я.
– Корысть абсолютно чужда ему. Он настоящий бессребреник. Он и славу свою и положение протратил, как загулявший мот…
– Как же это могло произойти? Он ведь сильный человек?
– Нет, он не сильный человек. Он совсем слабый человек, без внутреннего каркаса,..
– Как, как? – не понял я.
– Ну, мне это трудно объяснить. Он распорядился собой как бездарный тщеславный строитель. Понимаете?
– Не совсем, – сказал я осторожно.
Она сердито тряхнула головой, раздосадованная моей непонятливостью. Ну и слава богу. Она, к счастью, не знает, что лучшая собеседническая добродетель сыщика не сообразительность, а терпеливая внимательность. Пока человек говорит сам, его не надо сбивать своими догадками и предположениями.
– Мне кажется, что на сооружение каждого человека, как на дом, отпущен определенный фонд, и использовать его надлежит целесообразно – чтобы хватило на все. Это, так сказать, в оптимальном варианте. А Иконников выстроил роскошный фасад, подъезд с колоннами, портик с лепниной. И тут средства кончились. А жилья за этим шикарным входом не оказалось – и пришлось ему обитать в великолепном беломраморном подъезде. Представляете, каково живется человеку в парадном?
– Но он ведь долго не знал, что это парадное? Он же думал, что это жилье?
Она грустно улыбнулась:
– Знал. Как не знал? И мне не мог простить, что я это тоже знаю…
– Но не всегда же так было? Она беспомощно развела руками:
– Да, не всегда. Но его судьба была предопределена.
– Почему вы так думаете?
– Почему? – переспросила она. – Я много думала над этим, но поняла все только много лет спустя. Дело в том, что Иконников нес в себе зерно своего разрушения. И чем большего он добивался, тем глубже пускало оно корни. Пока не одолело его самого…
Я промолчал. Она задумчиво сказала:
– Не знаю, обладал ли он задатками действительно гениального скрипача, но мне кажется, что обладал. Во всяком случае, он-то полагал о себе, как о состоявшемся гении. И это его погубило, потому что его жизненной философией стал девиз «гению все дозволено». И гению действительно дозволено все, но только в том, в чем он гений. А во всем остальном ему – нельзя. Нельзя все! Точнее будет – ничего нельзя!
[1] [2] [3] [4]