Брюс Эллиотт. ПОСЛЕДНИЙ ИЛЛЮЗИОНИСТ

— А в чем там соль? — спросил он нетерпеливо.

— Из чего только вам не приходилось освобождаться. Вы даже назначили приз тому, кто сумеет придумать оковы, от которых вы не избавитесь за пять минут.

— Все это так, — перебил меня нетерпеливо Даниин, — я выбирался из таких ловушек, которые отправили бы на тот свет допотопного Гудини. — Он скрипнул зубами от ярости: — Жалкий факир! Я просто выхожу из себя, когда читаю все эти россказни о нем.

Так оно и было. Даниина терзала мысль, что он родился слишком поздно, чтобы успеть померяться силами с величайшими иллюзионистами прошлого. Он чувствовал, и, как мне кажется, не без основания, что мог бы превзойти любого из них.

— Так что вы придумали? — повторил он нетерпеливо, поворачиваясь снова к Аиде.

Я быстро ответил:

— Потрясающий трюк! Освобождение из бутылки Клейна!

— А что это такое?

Я вздохнул. Иногда его неосведомленность обо всем, что выходило за рамки чисто профессиональных познаний, поражала меня. Я постарался объяснить суть дела как можно проще. «Вам приходилось когда-нибудь видеть лист Мебиуса?» — спросил я, поднимая с пола узкую полоску бумаги.

Ответом мне был неуверенный взгляд. Я повернул один конец полоски на пол-оборота и приклеил его к другому концу. Взяв в руки карандаш, я показал Даниину, что, не отрывая грифеля от бумаги, можно провести линию, проходящую по обеим сторонам полоски.

— Видите? Это односторонняя поверхность.

— Ну и что? — Даниин взял ножницы и разрезал лист Мебиуса вдоль осевой. Лист распался на два сцепленных между собой кольца.

— Это самые обыкновенные афганские кольца. Почему вы об этом сразу не сказали? — недоуменно спросил Даниин.

— Может быть, у фокусников такая поверхность называется «афганские кольца», — настаивал я, — но это лист Мебиуса, и с помощью его…

Даниин нахмурился, размышляя о чем-то. Мысли его явно витали далеко от Аиды. Помолчав немного, он спросил:

— А ко мне какое это все имеет отношение? Не могу же я освобождаться из листка бумаги. Смешно!

— Разумеется, но если вы взглянете на лист Мебиуса как на двумерную поверхность, необычайные свойства которой связаны с тем, что она повернута в третьем измерении, то вам будет легче представить себе бутылку Клейна.

От удивления Даниин поднял брови.

— Бутылка Клейна, — продолжал я как ни в чем не бывало, — это четырехмерный эквивалент листа Мебиуса. Представьте себе бутылку, сделанную из гибкого твердого вещества. Отогните горлышко вниз и проденьте его насквозь через боковую поверхность бутылки.

Даниин оказался сообразительным учеником.

— Соль трюка здесь в том, что горлышко проходит сквозь стенку бутылки в четвертом измерении? — спросил он.

— Совершенно верно. А теперь представьте себе, что я изготовлю бутылку Клейна таких размеров, чтобы вы могли поместиться внутри ее…

— Для чего мне освобождаться из бутылки Клейна? В таком освобождении нет драмы, оно не затрагивает чувства зрителей.

— Вы не поняли главного! По теоремам топологии, впервые доказанным лет пятьдесят назад, когда впервые была изготовлена настоящая бутылка Клейна, муха, разгуливающая по наружной и одновременно внутренней поверхности бутылки, находится внутри и в то же время снаружи нее и не может ни попасть в бутылку, ни выбраться из нее! Об этом знает всякий школьник!

Даниин задумчиво свистнул сквозь зубы:

— А знаете, в этом что-то есть! Не то, чтобы идея была очень хороша, но ее можно довести. Я превращу ее в самое сенсационное освобождение, которое когда-нибудь исполнялось! Гудини! Тьфу! — Внезапная мысль пришла ему в голову: — А в чем здесь «покупка»?

Я знал, что он имеет в виду. Он всегда раздражал меня своим пристрастием к профессиональным словечкам, вышедшим давно из употребления, хотя незаметно я и сам перенял у него эту манеру.

— Так в чем здесь «покупка»? — повторил Даниин. — Как мне избежать судьбы мухи?

— Вы говорите не подумав, Даниин. Стоит вам забраться в бутылку Клейна, как вас не спасет ничто. Вы станете живым и мертвым, застрянете на полпути между нашим и четырехмерным миром и останетесь на мели.

— И что вы предлагаете?

— Необходимо сконструировать подставную бутылку. Поддельную.

— Прекрасная мысль! Немедленно принимайтесь за работу. — Тут он снова вспомнил об Аиде: — Эй, ты! Вот что я тебе скажу…

От его резкого голоса Аида съежилась. Она должна была слушать его, а я не обязан! Вне себя от злости я выбежал из гримерной. Так обращаться с Аидой — все равно что побить больного щенка. Если бы я только мог, я бы задал ему хорошую взбучку. Впрочем, а что толку?

Даниин мог свысока относиться к Гудини и прочим иллюзионистам прошлого, но кое-чему он у них научился. Реклама, которую он создал трюку с освобождением из бутылки Клейна, была непревзойденной. Я изготовил две бутылки: одну настоящую и одну поддельную. Даниин заставил всех говорить о бутылке Клейна, о своем безрассудстве, о смертельном риске, которому он подвергает себя. Он помещал статьи и заметки на топологические темы в газетах. По его заказу тысячи листов Мебиуса с надписью «Даниин бросает вызов смерти!» были сброшены с самолетов. Он подкупал прессу. Он бросил вызов Миклаву и Роннеру, ведущим топологам нашего времени, предложил им отгадать, каким образом он сумеет выбраться из бутылки Клейна. Он предложил им заключить пари на 10 000 долларов, что сумеет выбраться за 5 минут, и предложил со своей стороны уплатить по 1000 долларов за каждую минуту, которую он проведет в бутылке сверх 5 минут (средства должны были пойти в пользу благотворительного общества).

Чем напряженнее работал Даниин, тем хуже он обращался с Аидой. Я старался держаться подальше, ибо не мог ручаться за себя и боялся, что как-нибудь не выдержу и расквашу ему его длинный орлиный нос.

В последнее время я видел ее только плачущей. Когда обезвоживание ее организма достигло опасного предела, я, наконец, вызвал врача и настоял, чтобы ей назначили внутривенную инъекцию какого-нибудь солевого раствора. И когда Аиду уложили на кушетку, чтобы сделать ей инъекцию, я впервые заметил, что ее обычно вогнутый живот слегка округлился.

Догадавшись, в чем здесь дело, я не на шутку разозлился на Даниина. «Нет, — думал я, — это тебе не пройдет так даром! Ты у меня попляшешь!»

Аида никогда и никому не жаловалась, кроме того раза, когда она поплакала у меня на плече. Обычно она издали с надеждой смотрела на Даниина, потом глаза ее наполнялись слезами и она уходила, чтобы тихо выплакаться где-нибудь в укромном уголке.
[1] [2] [3] [4]