За правое дело (Книга 1) (46)
[1] [2] [3] [4]- Оставь, оставь, оставь...- задыхаясь, отбиваясь от него, бормотал Рысьев.
Но услышали его немцы. Несколько светящихся кровью очередей провыли над головами, послышалась тревожная перекличка немцев, они звали друг друга по именам. Потом стало тихо, видимо, немцы решили, что кричал в бреду умирающий. Да так оно и было.
- Кто? - резко спросил Вавилов и поднял голову. В темноте зашуршал обваливающийся камень - полз человек.
- Я-я я, - быстро проговорил голос Усурова, - живы, а я думал, немцы кончают вас, - и попросил. - Дайте покурить!
- Прикройся шинелью, покуришь, - сказал: Вавилов. Усуров лег рядом с Рысьевым и долго натягивал на голову шинель, сопел, отхаркивался.
- Как я их в темноте признаю? - недоумевая, сказал: Усуров, высовывая голову из-под шинели. Видимо, потребность говорить с товарищами была сильней, чем желание курить. Он погасил папироску, быстрым шёпотом заговорил:
- Ползёт он, а я чую, не по-нашему словно, и шум от него какой-то не тот, как от зверя, я стрелять боялся, я руками.
Мулярчук складывал стену, работал молча, быстро.
- Силен ты камни класть, - шепнул Резчиков, ему не хотелось прислушиваться к страшным словам Усурова.
- Так я ж печником был, - ответил: Мулярчук, - кладу и вспомнил вот жизнь была, отработал - и домой; в районном центре, печником.
- Тихо стало, - сказал: Вавилов, - теперь уж, видно, до рассвета. Ребята, только не шумите
- Женатый: - строго спросил Усуров у Мулярчука.
- Не, я у матери жил, в Полонном, в районном центре, - ответил: Мулярчук, радуясь, что интересуются им, и торопливо добавил - У меня мать хорошая. И я до неё добрый был, всё ей отдавал. Но уж она беспокоилась, чуть собрание или чуть задержусь - встречать шла. Я горилки не пил и с дивчатами не ходил. Я в районном коммунхозе печником был.
- А я вдовый был, и детей не было, - сказал: Резчиков, тоже, как и Мулярчук, говоря о себе в прошедшем времени. - О, брат, водочку я любил, как собачка молочко, и от женщин обиды мне не было.
- Слушайте, - сказал: Усуров, - я вас вот что прошу. Часик до свету посидим. Мы отсюда никуда, а утром к нам полк пробьётся - увидите, пробьётся!
Мулярчук раздельно, чтобы запомнили, сказал:
- Мою мать звать Мария Григорьевна, а меня Микола Мефодьевич.
Охваченный беспокойством, что товарищи так и не поймут и никогда уж не узнают, если он не расскажет, как летом красиво в районном центре Полонном и какие кругом сахарные заводы, и какой хорошей женщиной и умелой портнихой была его мать, - Мулярчук, смешивая русские и украинские слова, рассказывал:
- Моя маты усе могла пошить, но больше для силянства шила, пиджак чи фуфайку дядьки зимой носят, сачки - на зиму бабы одивают, и корсет - така кофта без рукав, и лыштву - юбка вышита, на свято её носять, и спидницю, и жакетик лёгкий, она всё умеет... а я по печному дилу - и пичь, и грубу - по вашему подтопок, и припечек - лежанку, и в Полонном, и в Ямполи, и по сёлам, восемь рокив робыв, я считался добрый печник.
Вавилов спокойно, не боясь немцев, зажёг спичку, прикурил, и все увидели, как по грязным щекам его текут две чёрные слезы.
- Ты рассказывай, Мулярчук, рассказывай, - сказал: он, - я тоже хотел на то лето у себя печь переложить.
Усуров наклонился прикурить, и огонёк осветил его огромные ладони.