Часть третья (3)
[1] [2] [3] [4]На что Доктор резонным тенорком заметил:
— Что же ты сюда приполз, ватное мудило? Чокнулись и выпили. Потом они выпили еще и еще…
Похолодало. Едкий дым от пожара улегся, сполз в овраг. Со стороны Иерихона подул ветер, и небо минут за пятнадцать очистилось, поднялось, вздыбилось, вывернуло весь запас искристых звезд, развесило над центром мира Большую Медведицу со всеми причиндалами.
И только на окраине, ведомая ровным ветром, под пастушьим присмотром огромной тяжелой луны тянулась к Иерусалиму рваная, бледно-серая цепочка туч. На черном небе — звонких и холодных, как хрустальный архипелаг.
Этой горной высокопарной долине, этой вечной драме и вечной небесной игре внимали, словно впервые, мрачные холмы Иудейской пустыни — безрадостный приют Адама, изгнанного Всеблагим сюда из райских кущ.
— Доктор… — тихо проговорил Рабинович, — а ведь мы с тобой сидим — где?
— Где? — строго глядя на него, спросил Доктор.
— В центре Мира… Просто: в центре Мира.
— А я жил уже на проспекте Мира.
— Доктор, ты пьян. Не воспринимаешь…
— Рабинович, можно я пойду спать?
— Нет, нет, прошу тебя! Мне страшно! Я… у меня огромное количество грехов, Доктор.
— А ты иди баиньки… утром встанешь, и все пройдет…
— Нельзя, Доктор! Сегодня последняя Ночь Трепета…
— Да? А я думал, что сегодня — ночь бардака и кошмара.
— Я за все плачу… за все в жизни я плачу… Послушай: если б я был другим человеком…
— Не Рабиновичем?
— Да нет, слушай… если б я был отчаянным рисковым мужиком… Настоящим авантюрным мужиком… я знал бы, — чем заняться…
— Брось, старик, брось! Ты… поставил «Чайку» в Душанбе! Львы, орлы и куропатки… Это нужно людям…
— Есть неплохой бизнес, но он…
— Что — он?
— Он плохо пахнет…
— В каком смысле?
— Буквальном…
Доктор плотнее запахнулся в ватный узбекский халат, перекинул ногу на ногу.
— Междунар-родный ассенизационный проект? Под эгидой Ангел-Раи?..
— Да нет, нет…
— И Папа Римский… подбросит… и благословит…
— Да ты просто поехал… С тобой неинтересно уже… Ладно, забудем!
— Ну? Ну?!
— Да ну его к черту, Доктор! Завтра Иом Кипур.
— Да говори же ты, ватное мудило!
— Есть возможность… приторговывать… трупами. Доктор отшатнулся.
— Чем?!!
— Да пустяк — жмуриками… для страховых нужд… — Сашка заторопился объяснить: — Этого ж добра в России навалом… бесхозные бичи, там, бомжи…
— Да на хера они нам?! — испуганно спросил Доктор, совершенно голубой в холодном лунном свете.
— Вот и я говорю, — забормотал Рабинович. — Это — нет, это не для нас. А завтра вообще — Иом Кипур… Эх, древность, славная древность — где мой козел отпущения? Возложу грехи свои…
— Смотри, Рабинович! Как бы я тебя в психушку не упек…
И дальше их разговор стал и вовсе расплываться, таять, зависать рваными клочьями фраз и восклицаний.
Они еще выпили…
Ветер со стороны Иерихо совершенно расчистил небо, протер и отполировал звезды, начистил наждаком медные бока луны и, видать, подлил в этот небесный фонарь керосина — во всяком случае она уже светила приветливей и похожа была на тот главный генерал-фонарь, из которого четками высыпались на шоссе фонари-топазы. И только сильное опьянение спасло обоих мужчин от неминуемого безумия. Ибо человеческое сознание хрупко, а то, что произошло…
— Шшш! Идет кто-то!
— Да кто здесь ночью ходить-то будет? — буркнул Доктор.
— Тихо! — Сашка прислушался.
Тут и Доктору стало слышно, что из оврага поднимается кто-то вверх, к террасе, шумно дыша и отфыркиваясь.
— Арабы! — выдохнул Сашка. Подняться у него не получилось. Доктор взялся нетвердой рукой за горлышко пустой бутылки из-под «Кеглевича».
Нехарактерное для террориста пьяное отфыркивание все карабкалось и карабкалось вверх, и вот над бортиком террасы…
Да, только сильно прогретое алкогольными парами сознание могло вынести эту поистине жуткую картину: над низким бортиком террасы встал козел. Лунный диск, я извиняюсь, качался на его рогах. Борода его двигалась, как у лектора, подбирающего нужное выражение по сложной теме. И, как лектор, он тянул задумчиво: «Э… э-э… э-э…»
Бутылка выпала из руки Доктора и покатилась по полу.
— Это кто? — пролепетал он. — Серный… козел?
— Это — Азазеелл! — провыл Рабинович. (Уже потом, задним, что называется, умом, Сашка вычислил, что давешний пастушок-бедуин, вероятно, и искал этого паршивого козла.) Но ужас ночной так крепко обнял и сжал все его бедные члены, что минуты две Рабинович с Доктором только немо наблюдали, как козел объедает выращенные женой Роксаной цветы в псевдоамфорах.
— Да это козел! — сказал наконец Доктор. — Рабинович, это просто козел! И все.
— Вижу… — выговорил тот… — надо поймать.
— Зачем?
— Грехи возложить… и отправить…
— Да шугани его, к черту! И все. Вот напугал, сука! Пош-шел!
— Погоди! — Рабинович поднялся наконец из кресла, но сразу же опять сел. Во второй раз уже получилось и, покачиваясь, он направился к этому, надо сказать, огромному и заматерелому козлу-предводителю.
Доктор стал его отговаривать и не пускать. Забодает, говорил он, ну его к черту, Рабинович, тебе мало этой ночи, блядь, трепета? Забодает, и все!
Нет, я только возложу, возражал другой… я быстренько возложу и столкну его вниз. Старик, говорил он, пусти, если б ты знал — сколько у меня грехов, старик, когда еще случай представится!
И так, хватая друг друга за руки и друг от друга отпихиваясь, в обнимку они подобрались к козлу, продолжавшему спокойно, по-домашнему объедать флоксы и бугенвиллии.
Когда Рабинович ухватил его за рога, козел дернулся и отошел. Рабинович его преследовал, пытаясь возложить на дурную рогатую голову обе руки.
[1] [2] [3] [4]