1938 год (2)
[1] [2] [3] [4]29 мая
Сегодня после работы нас вызвал Ушеренко и предложил написать как следует о жилищном строительстве. Оказывается, Молотов недавно принимал москвичей и сказал им, что правительство даст сколько угодно денег на жилищное строительство. Только выполняй и перевыполняй его план! Виданное ли дело? Это — не на заводы, не на предприятия, которые вырабатывают средства производства, а на дома, которые прямой выгоды государству не приносят. Вот это пример заботы о человеке!
3 июня
Сегодня был у меня Мошковский. Осунулся. Рассказывал подробности жизни на Рудольфе. Бардак. Угробили две машины. Аварию рисует так:
— Не спали перед вылетом. Отклонились от линии взлета. Машина перегружена. На взлете задел левым колесом о бугор канавы. Треск. И в тот же момент пламя. Внутри все горит. Сунулись в реку Не успели даже дотянуться до аварийного контакта. Фонарь сломало, Моссельпром смяло. Меня выбросило на правое крыло. Кинулся к заднему люку. Отркыл. Все вылезли. И в воду. Жутовский попал под плоскость — зацепился там за что-то. Бабушкину сломало ребра при ударе — захлебнулся, плыл в шубе. Россельс утопил Гурского.
Говорил с Коккинаки.
— Сегодня говорил с Кагановичем. Подписал прошение и направил ввысь. Я говорю, может, можно сначала слетать — а потом доложить. Смеется: уехал бы ты в отпуск — а то всех беспокоишь.
17 июля
Сегодня вернулся из отпуска. Ехал с вокзала — у светофора рядом с нашей машиной остановилась серебристая. Гляжу — Коккинаки.
— Здоров, Володя!
— Здоров, Лазарь! Вернулся? Загорел?
— Есть немного. А ты что тут?
— Да вот мать встретил. Собралась старая.
Рядом с ним сидела старушка, видать, без ума от сына. На заднем сидении — Бряндинский, Валентина Андреевна. Машут мне руками.
Вечером я ему позвонил домой.
— Володя, давай сразу договоримся, что ты мне не нужен.
— Вот это здорово. Ну тогда давай разговаривать! Как отдохнул?
— Хорошо, но жарко, вам завидовал.
— Ну и нам жарко было. Ты хоть купаться мог!
— Устал?
— По совести, очень. Поверишь, Лазарь, у меня до сих пор мозоли не сошли с рук. Очень трудный был полет. Почти все время шли выше 6000 метров. Кислорода сожрали страшное количество: весь жидкий и два баллона сжатого. Встретила меня ваша братия — вот турки. Ну представь сам: Измученные люди, еле дыхают, а тут пристают с самыми элементарными вопросами. Дал я одному всю нашу переписку полетную: клад, хоть роман пиши. Так что ты думаешь? Приходит через два дня, возвращает и просит: а может быть вы что-нибудь о полете все-таки расскажите? Так представь, мне пришлось собрать их и прочесть лекцию — как надо работать в газете.
— Молодец, что свернул на море!
— Вот за эти слова спасибо, Лазарь! Я доволен, что ты правильно оценил. И больше всего доволен собой, что у меня после 20 часов тяжелейшего полета хватило смелости принять такое решение. Это значит, что голова работала.
— Во время встречи о западе не заикался?
— Что ты, что ты! Вот сейчас прилетел — уже можно говорить. У меня же все по плану. Но твердо идет. И помяни мое слово — в будущем году проводишь.
— Ну что ж, к тому времени вернусь.
— А ты куда?
— Да по старым делам (я имел в виду минеевскую экспедицию). Пойдем?
— Послушаю с удовольствием. Заходи. А только я хожу — это ну стиль мой что ли — когда мне все ясно: и задачи, и машина, и навигация, и погода, и продовольствие. Только тогда. И когда я сам могу принять решение — быть хозяином.
Я сказал ему о наметке Гризодубовой.
— Да знаю. Только им не сейчас надо идти, а позднее. Сейчас погода вроде моей, а такую им просто не выдержать.
Рассказал ему об аварии Ершова на «АРК-3». Страшно жалел Ершова чудный парень, веселый, славный, был у меня в прошлом году, советовался. Мы работали вместе в НИИ.
8 августа
Был у Чкалова на даче. Сидели долго. Он вспоминал полеты, и между прочим, рассказывал о своем разговоре с Серго перед стартом в 1936 году.
Чкалов доложил ему по телефону о вылете:
— Счастливого пути, — сказал Серго, — Я уверен в успехе. Буду занят, на старт не приеду, но в успехе уверен. Передайте привет товарищам.
Накануне старта в Америку Чкалов сидел у наркома оборонной промышленности. Присутствовал и М.М. Каганович. Чкалов заявил, что летит. Нарком протестовал. Чкалов настаивал. Тогда нарком снял трубку.
— Я позвоню Сталину.
Произошел следующий диалог:
— Товарищ Сталин. Вот Чкалов хочет лететь, а синоптики говорят, что погода неважная, плохая, лучше отложить……Да, да… Слушаю… Хорошо…
И, повернувшись к Чкалову:
— Можете лететь.
После Чкалов узнал, что Сталин сказал наркому:
— Чкалов лучше вас знает, какая ему погода нужна.
В последние дни Валерий летает на своем «У-2» в часть инспектировать один полк. Загоняет его на высоту: дело идет весело.
— На какой высоте вы летаете, капитан?
— На 4000, т. комбриг.
— Поднимитесь на 8000 и посидите там 40 минут.
Замешательство.
— Слушаюсь.
После полковник говорил, что если бы дело не шло так публично, он бы подал рапорт о том, что не отвечает за часть. Спустя неделю вся часть выполнила задание.
Много говорили о Леваневском. Валерий считает основным летную неподготовленность экипажа. Лучшим исходом было прикрыть левый мотор и идти на двух к Папанину.
10 августа
Были сегодня у девушек. Сидели в лесу и готовили с ними статьи. Осипенко рассказывала о встрече со Сталиным и Молотовым 18 июля на даче Вяч. Мих.
Сталин был очень весел и распоряжался, как хозяин. По его настоянию стол накрыли на террасе, а не в комнате. Разговор шел долгий (см. стенограмму Коккинаки).
Зашла речь об авиационном масле и маслопроводах. Сталин ругался:
— Тратим громадные деньги и не можем осилить.
Осипенко позвали представляться: «А у меня новые туфли жмут, ходить не могу. Еле-еле дошла».
Затем начал расспрашивать Данилина о его поездке в Берлин, на пленум ФАИ,[52] обо всем виденном.
— Только не врите — какие самолеты лучше, наши или заграничные? Только прямо: здесь дело государственное.
Громов начал говорить начистоту. Сталин был доволен:
— Вот теперь ясно. Наши самолеты должны быть во всех отношениях во сто крат лучше других. Если в 10 крат — это нам мало.
Осипенко пожаловалась, что девушек в армии зажимают. Сталин огорчился:
— Как так? — спросил он Ворошилова.
— Может быть бывает кое-где. — ответил тот
— Надо поддерживать их, — сказал Сталин — Вот в колхозах женщина стала большой силой, надо создать для этого условия и в армии.
Кокки поднял тост за рекордсменов.
— Я поддерживаю тост, — сказал Сталин, — Но надо, чтобы у нас было больше рекордсменов, больше мастеров. Героям Советского Союза следует ездить по частям и учить, воспитывать других, чтобы те, в свою очередь, передавали знания молодым.
Молотов пригласил посмотреть кино.
Сталин спросил:
— Какие картины?
— «Волоч. дни»[53] и «Волга-Волга».
— Хорошие картины, — одобрил Сталин.
В кино он сидел с Осипенко и Коккинаки и все время делал замечания («очень корректные, специальные — вот если бы режиссеры их слышали») Очень смеялся при сцене с ледяной горой в «Волоч. днях».
Прокрутили.
— Больше нет? — спросил Сталин.
— Нет.
Вернулись к столу. Сталин увидел, что Ломако пьет чай, подошел, налил ей шампанского, чокается. А та растерялась, непьющая. Мы ей издали машем «Пей, дура, со Сталиным пьешь!».
Сталин засмеялся:
— Что ж вы не хотите выпить со старым человеком, который скоро умрет.