ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1939–1940 г (2)

Кури! Это феодосийские. Бывшая «Мессаксуди».

Я рассказал ему о разговоре с Молоковым. Он очень любит его.

— Уважаю я дядю Васю. Молодец он. Простой, работяга, настоящий человек. Насчет трассы и морских машин он прав. Я думаю, что воздушное сообщение между СССР и Америкой будет развиваться, конечно, не через полюс, а по нашей трассе.

— Может быть, и через восток. Там все готово.

— А в Анадыре аэродром есть? А связь с Хабаровском? (спрашивает с интересом)

— Есть. Изыскивается. Но полярники уже давно летают.

— Да, — сказал он задумчиво, — Это реальная линия. Тут лишь небольшой кусок над Охотским морем лететь. Но и моя линия жизненна. Она связывает и Европу, а это важно.

Показал я ему план: статей 15–20.

Он удивился:

— Куда столько?

— Да тут всего номера на три.

— А ты знаешь, как писать будете? В день вылета — ничего. Ухожу я в 4 утра. Сажусь в 4–5 утра. Будете наверняка ждать посадки, держать газету. Кстати, я с собой возьму в подарок Рузвельту утренний номер «Правды». Мне не впервые быть вашим почтальоном. А календарно получается совсем эффектно. Вылетаю, скажем, 27-го, и 27-го вечером и сажусь. Я на этот случай письма с собой беру и заставлю проштемпелевать. А раньше старта писать не следует. Я и в прошлом году просил т. Сталина перед отлетом писать не надо, пока не пройду половину. «-Почему?» — «Да ведь если неудача, так это не только мое личное дело, зачем же публично позориться». — «Это вы правильно говорите. Спасибо вам т. Коккинаки. Вы первый об этом сказали». И сейчас я уверен, что перед отъездом меня примут, я опять об этом буду говорить.

— Машину перекрашиваешь?

Смеется.

— Нет, так и остается русскими буквами «Москва». Пусть знают, как это слово пишется по-русски, не умеют — научатся.

— Так кораблик вышел в море.

— Знаю. Это для успокоения тех, кто тут останется. Нам он не нужен. Ну пойдем играть.

Гоняли в преферанс до трех ночи.

— А как Гордиенко?

— Турка! — пустил он свое любимое слово. — Потерялся в полете.

— А погода как была?

— Да как зеркало — все видно до горизонта.

— Смени его!

— Ну что ты. Лететь надо. Будет хоть на ключе стучать.

16 мая

Вот петрушка. Опять месяц не брал тетрадь в руки. За это время случилось довольно много: улетел Кокки, застрелился Прокофьев, разбились Серов и Осипенко.

Кое что надо записать.

23 или 24 Володя мне позвонил:

— Ты обедал?

— Нет.

— Приезжай, только быстро.

Сидит со всеми орденами. Первый раз его увидел таким. Обычно всегда ходит в шелковой рубашечке, даже на сессиях Верховного Совета. Читает «Крокодил», хохочет.

Валентина грустная, вышивает.

— Валька, брось — ослепнешь!

— Вовочка, это тебе в дорогу.

Смеется. Доволен.

— Знаешь, я, может, завтра уйду. Никто не знает. А погода наклевывается. Как книжка?

— Скоро выйдет. Я пока готовлю другую, о твоем новом полете.

— Ишь ты! Ты мне памятник должен поставить.

— В преферанс сыграем до отъезда?

— Боюсь, что не успеем. Хочешь в шахматы?

Пришел Гордиенко. Довольный. Мы прихлебываем вино, он нарзан. Володя выпил пару рюмок рислинга, съек консоме, кусочек курицы, ананас. Немного салата.

— Ты что, на диете?

— Только сегодня. А еще вчера маринованную капусту жрал тарелками.

Гордиенко достал револьвер «Вальтер», вот, мол, мировой.

— Пустой? — спросил Володя.

— Пустой!

— Тогда спрячь. Убивают всегда из пустых.

Зашел разговор об охоте. Оказывается Гордиенко накануне вечером ходил у себя в Щелково на охоту. Стрелял несколько раз, два вальдшнепа почти упали, но неизвестно где.

Кончили обедать. Они поехали в ГАМС.

26-го они попробовали улететь. Не вышло. Начал моросить дождь. Туман. Потом ливень. И трасса оказалась вся не в порядке. На старт приезжал Ворошилов. Уехали все недовольные.

Днем 26-го они приняли газетчиков. Оттуда мы с Кокки поехали на телеграф. Осматривали. Гордиенко тут же на ключе попробовал работать с радистом, который его будет слушать в полете. Оба остались довольны.

28-го они улетели. Днем я позвонил Валентине Андреевне. «Вовка спит». Ну все ясно. На старте встретил часа в 3 ночи Гордиенко.

— Ну как, летим? — спросил он меня.

— Тебе лучше знать.

— Еще не знаю.

Поехали на дорожку. Раздался крик:

— Лазарь!!

Машина. Около нее Володя и Валентина Андреевна. Он натягивает комбинезон.

— Газеты привез?

— Да, полсотни.

— Молодец! Свежие?

— За последние дни.

— Портачи! Турки!

— Да мы же номер держим!

— А, тогда понятно…

Погрузили.

Описание старта у меня сделано. Володя был очень оживлен, весел. Я предложил ему колу. Рассмеялся.

— Моим же добром меня же угощаешь!

— Берешь?

— Ну еще бы!

Попрощались. Улетели.

Сразу со старта — в редакцию. Написал отчет. Ждем с выходом. Приходит первая радиограмма, вторая. Я позвонил в штаб. Позвал Ильюшина. Он приехал в редакцию. Было часов 7 утра. Сидим, разговариваем.

Звонок. Лубович из штаба.

— Лазарь, приезжай сюда.

— Что случилось?

— Приезжайте!

Я к Сергею.

— Едем в штаб. С самолетом что-то случилось.

Он побледнел.

— Что?!

— Не знаю.

Камнем помчались вниз. В машину. Всю дорогу волновались, предполагали, что может быть. Сергей нервничал, доставал линейку, считал.

В штабе показали радиограмму: «течь в переднем баке». Вот так фунт!

Через час все выяснилось: ошибка. Отказал автопилот и это его масло. Вздохнули легче.

На следующий день маялись с посадкой. Сначала шли разные слухи. «Летит над Бостоном». «Обгоняет сопровождающие самолеты». А потом — ничего. Начали беспокоиться. Меня наши ребята опять вызвали в штаб. Им ничего не говорят. Истерично звонят жены. Часто звонит Поскребышев.

В 3 часа ночи с минутами Гордиенко, наконец, передал две радиограммы. Обе одинакового содержания: «иду посадку юге Гудзонова залива». Вот так фунт! Как они там оказались?! Заблудились? Ушли от непогоды? Почему туда?

Картина выяснилась лишь в 8 часов утра. Газету держали до 10 утра.

1 мая был на параде. Накануне поехал в МК за билетом. У окошка встретил Серова: он получал билеты для матери.

— Здорово. Напиши нам о Кокки.

— Чего ж писать, если так кончилось. Что там у них?

— Штурман, по-моему.

— Может быть. Я представляю себе состояние Кокки. Рвет и мечет, наверное. На параде будешь?

— Буду.

— Смотри, как я пойду. Поведу пятерку, потом семерку.

— Фигурять будешь?

— Нет, строем. Фигурять не разрешили.

И вот, второго мая разбился! Обстановка рисуется так. В Рязани проводился сбор инспекторов округа. Осипенко — инспектор. Серов — начальник главной летной инспекции ВВС. Вывозил ее на «УТИ-4» (двухместный истребитель с двойным управлением). Провез ее под колпаком. Потом сам сел под колпак и повел машину. А вот на высоте примерно 500 метров (по словам колхозников) самолет свалился в штопор. Что у них случилось — неизвестно. Толи он понадеялся, что она открыта и вывезет машину, то ли она считала, что раз он ведет самолет — он и выведет. Но какие-то доли секунды упустили. И было поздно. Самолет вмазал в землю. Исковеркались так, что даже выставить нельзя было: пришлось сразу сжигать.
[1] [2] [3] [4]