ОН (3)

К чему им вибратор? Да одна мысль о нем оскорбила бы их женственность. Я никогда не слышал от русской женщины в постели словоблудных разговоров об оргазме, она никогда не выражает своих опасений, достигает ли она его, желанного, или нет. Потому что оргазм для нормальной, здоровой женщины естествен, как дыхание. Он наступает сам, без понуканий и заклинаний.

Женщины, которых я знал в моей молодости, могли кончить, танцуя, задолго до постели, поникнув в нежной истоме на моем плече.

— Он не врет? — резко повернулась ко мне Майра . — И вы знали таких женщин в России?

Мне ничего не оставалось, как кивнуть.

— Не верю обоим. Ностальгические сказки. Круговая порука самцов-националистов.

— Прелестно, дитя мое! — в восторге воздел руки к потолку Антон. — Самец-националист! Вы, ангел, нашли изумительное определение. Его можно вставить в словарь современной абракадабры вслед за не менее чудным словечком — национал-социалист.

— Я не понимаю, что тебя обидело? — с невинным видом спросил я Майру. — Антон противопоставил русских женщин разлагающейся, по твоему же убеждению, Америке и отдал свое предпочтение первым. Я был уверен, что это обрадует тебя.

— Речь сейчас идет не о политических взглядах, — резко сказала Майра. — А о сексе. И о женщинах. Я — американка и женщина и не позволю вам вешать всех собак на моих соотечественниц. Уж их-то, американских женщин, я знаю лучше, чем вы.

— Не уверен, — замотал головой Антон. — Только, пожалуй, если вы… лесбиянка.

— Допустим, — без паузы выпалила Майра.

— О! — Антон комично скривил губы в гримасе удивления. — Это некоторым образом меняет дело, но не настолько, чтоб отдать вам в руки полный приоритет в данном вопросе. Я — не гомосексуалист и поэтому имею какое-то представление об американских женщинах. Прожив в этой стране почти столько лет, сколько вам, дитя мое, от роду. Ну немного меньше. Плюс-минус десять лет дела не меняет. Я, прелесть моя, ни в коем случае не хочу оскорбить американских женщин. Тем более, зная их чрезмерную чувствительность в этом вопросе. Наоборот. Я хочу выразить мое глубокое соболезнование им. Я ношу по ним, беднягам, траур.

— Только без клоунады, — нахмурилась Майра.

— Я не паясничаю, — добродушно возразил Антон. — Я плачу. Скупыми мужскими слезами. Возможно, от моей слезы несет алкоголем, но это искренняя слеза. Поверьте мне.

Американские женщины стали жертвами упадка Римской империи — сиречь Америки. И они, как ничто иное, иллюстрируют этот крах массовым неврозом, потерей натурального вкуса, жадной, безотчетной погоней за наслаждениями, обманчивыми, пустыми и выпотрошенными, от которых ни радости, ни удовлетворения.

Когда-нибудь, если на руинах этой империи возникнет что-нибудь живое, в тамошнем историческом музее, в отделе нашего с вами времени, будет выставлен, как главный экспонат, символ крушения американского образа жизни — маленький электрический вибратор. Поверьте мне. Я не преувеличиваю. Так и будет.

В современной Америке сформировалось поколение психопаток и онанисток, женщин, обворовавших самих себя в своем стремлении уйти из-под власти мужчин. Ушли. С презрением отвергли мужчин. Горячему трепету живого, полнокровного члена предпочли мертвый, холодный пластик, страстному дурману шепота мужских губ — бездушное жужжание электрического двигателя. И я их в какой-то мере понимаю. Американские мужчины, выпотрошенные погоней за деньгами, несомненно, толкнули своих женщин к вибратору. А уж вибратор, в свою очередь, опустошил их, наложил привкус синтетики на такой нежный и естественный акт, как совокупление. В целом же произошла необратимая деградация всего общества. Он склонился к Майре и ласково заглянул ей в глаза:

— Ну что, дитя мое? Нагнал на вас тоску старый и пьяный дурак? Возможно, я и сгустил краски. Но в целом, поверьте мне, это сущая правда.

— Тошно мне, — сказала Майра. — Хочется на воздух.

— Уж этого-то добра у нас навалом. Милости просим! Природа почти в первозданном виде. Пошли к океану!

— Поздно, — возразил я.

— Ложитесь спать, — пожала плечами Майра. — Мы пойдем с Тони.

— Он ревнив. Я его знаю, — погрозил мне пальцем Антон. — Пойдет за нами как миленький. И правильно сделает. А то ведь умыкну девицу, невзирая на дружбу. Будем купаться, друзья мои! А? При луне! В Тихом океане. Жить так жить!

— Я не полезу в воду, — сказала Майра. — У меня нет с собой купального костюма.

— На кой черт вам купальник? — взревел Антон. — Нагишом! В натуральном виде! Что может быть прекрасней!

— Красота-то какая! — вырвалось у Майры, когда мы вышли вслед за Антоном из дома. И я замер при виде открывшегося зрелища.

Над океаном висела полная луна. Все вокруг было мягко освещено ее неживым, как бы искуственным светом, что придавало ландшафту сходство с театральной декорацией. Хвойным лес с корявыми гнутыми стволами и срезанными сверху и обращенными в сторону материка вершинами походил на собственную фотографию во время шторма, застыв будто навечно. Не было ни ветерка. Песчаные дюны золотились в лунном сиянии. За ними чернели обломки разрушенных прибоем скал. В них и сейчас с шумом пенился океан, окаймляя линию берега белой кружевной оторочкой. Дальше была холодная темень, и зыбкая лунная дорожка убегала к горизонту и таяла там. Вздохи океана прорезали скрипучие крики невидимых тюленей, как и мы, полуночников.

Мы разулись и оставили обувь у порога. Песок был сухой и холодный. Ноги по щиколотку вязли в нем. Антон шел первым, мы за ним. Сзади нас светились лишь окна в доме Антона: мы не выключили свет. В остальных домах среди старых изогнутых сосен было темно — Монтерей спал.

— В каком прелестном месте вы живете! — воскликнула Майра. — Умеете устраиваться.

— Умею, — буркнул, не оборачиваясь, Антон. — Шесть лет назад, когда я здесь поселился, этот дом можно было купить за гроши. А я, дурья голова, не купил, а взял в аренду. Теперь его цена втрое подскочила, я плачу хозяевам половину того, что получаю. Будь я умнее, мог бы эти денежки спокойно пропивать.

— Вы и так себя не обижаете, — уколола его Майра.

— Эх, девушка, разве я пью? Только вот за компанию. Много ли выпьешь один… в пустом доме?

— Кто вам мешает жениться?

— А кто за меня пойдет? Вот вы… разве согласитесь?

— Я? При чем тут я? Сомневаюсь, подошла ли бы я вам.

— Почему нет? Пьете вы легко. А в браке что важно? Родство душ. Так сказать, не просто жена, а компаньон, — расхохотался Антон, и тюлени ответили ему скрипучими криками, словно приветствуя своего давнего соседа.

Мы уже добрались до камней, и вода шумела, взбивая пену, под нашими ногами. Брызги обжигали холодом.

Отсюда можно было разглядеть в воде черные маслянистые тела тюленей — морских львов. Они лоснились жирным отблеском, играя в черной воде и издавая радостные крики, как расшалившиеся дети. Один лежал в воде, как в постели, на спине и похлопывал себя ластами по груди, точно прилегший отдохнуть человек, довольный собой и всем миром. Тюлени гомонили наперебой.

— Вот они, мои собеседники, — воскликнул Антон. — Что ни скажешь, принимают к сведению… без спора. Погодите, ребятишки, сейчас я к вам нырну. Потолкуем по душам.

— Простудитесь, Тони, — попробовала остановить его Майра.

— Я простужусь? Плохо вы знаете русских людей. Мы — северяне. Привычны к холоду. Это вы тут все — неженки. Даже днем, под горячим солнцем, мои балбесы — солдаты не отваживаются сунуть ногу в Тихий океан. Вон там, на той стороне океана, — Россия-матушка. Моя холодная родина омывается той же водой. Эге-ге-ге-гей! — закричал он, уже раздевшись догола и сложив у рта руки рупором. Его длинная, костлявая спина белела под луной. — Эй, Русь! Слышишь меня? Это я! Твой блудный сын! Рыдаю в тоске на чужом берегу!

Он воздел руки над головой и, задрав бороду к луне, двинулся к пенной воде, зябко белея долговязым телом. С плеском ухнул, скрылся в пене. Потом его голова выскочила, как мяч, на лунной дорожке и, скользнув в сторону, слилась с темной водой.

Тюлени загалдели пуще прежнего. Должно быть, обсуждая между собой появление незваного гостя. Мы с Майрой сидели на холодном камне, потирая руками зябнувшие ноги, и смотрели на темный океан, туда, где растворилась, исчезла лохматая голова нашего друга.
[1] [2] [3] [4]