ОН (3)

— Есть такая русская поговорка, — сказал я. — Пьяному море по колено.

— Он может утонуть.

— Вполне.

Майра искоса глянула на меня.

— Тебя это не тревожит?

— Не знаю. Я уже свое отволновался. Теперь отдыхаю.

— И даже я?

— Ты, пожалуй, меня еще волнуешь. Единственная. — И я обнял ее за плечи.

— Не верю я тебе, — поежилась она. — Пустые слова. Лучше уж молчать.

— Словами мне тебе ничего не доказать. Вот вернемся в дом и ляжем в постель. Там и убедишься.

— В чем?

— Ну, хотя бы в том, что живое тело предпочтительнее вибратора.

— У меня на этот счет никогда не было двух мнений. Только живое мясо.

— Умница! За то и ценим.

— Долго ли? До Нью-Йорка? Пока не встретишь своих, русских. Их в Нью-Йорке полно.

— Никого я, Майра, не встречу. Никто меня не ждет.

— Ты же такой общительный.

— Возможно, и по этой причине. Из-за излишней общительности. Не здесь, а в Москве.

— Ох, какая печаль в твоих глазах! Тебе больно вспоминать?

— Я скоро умру, Майра.

— Совсем раскис. Вот не ожидала.

— Моя смерть сидит во мне. И ждет своего часа.

— Ну и открытие! Каждый носит в себе свою смерть. Мы рождаемся, уже приговоренными к смерти.

— Но моя смерть вещественная, ее можно увидеть на рентгене.

— Что у тебя? Рак?

— Нет, кусок железа. Сидит в сердце. Тихо сидит. Как потухший вулкан. Пока не оживет, не зашевелится. Тогда — конец. Удалить его из сердца хирурги не решились. Вот и торчит занозой с самой войны.

Я посмотрел в ее глаза, выражавшие искреннее сочувствие, и улыбнулся, чтоб рассеять ее грусть.

— Заодно я тебе и выдал свой секрет, упомянув войну. Ты можешь определить, как я стар.

— Ты славный, ты хороший, — она ласково потерлась носом о мою щеку. — Ты долго проживешь.

— Твоими молитвами.

— Я молиться не умею. А жаль. Я бы, действительно, попросила бы Бога за тебя.

Она притянула мою голову к себе, запустила пальцы в мои волосы, и мы какое-то время сидели молча и смотрели на океан и на луну, повисшую над ним.

— Скажи, Олег, — тихо спросила Майра, — ты разделяешь мнение Тони об американских женщинах?

— Мне трудно судить. Опыт ограничен. Если уж всерьез, то ты у меня первая американка.

— И никто до меня?

— Это не в счет.

— Приятно слышать. Ты, возможно, удивишься, если я скажу, что в основном согласна с Тони. К великому моему сожалению, он прав. Вибратор и в самом деле стал зловещим символом распада американского общества. И скоро это поймут не только Тони и я. Но уже будет поздно. Как ты считаешь?

— Поздно не бывает в этом деле. Природа умна и практична. Что-нибудь придумает. Убережет мир и на сей раз.

— А вот Тонн ни во что не верит. Как можно так жить?

— Он пьян. И немного фразер. Наговорил лишнего.

— Он беспринципен. И в трезвом виде такой же? Проклинает Америку, а свои знания отдает солдатам. Обожает Россию, а учит ее врагов русскому языку, чтоб им удобнее было расправиться с ней.

— Человеку надо есть. Слава Богу, он не попрошайничает, а своим трудом добывает кусок хлеба.
[1] [2] [3] [4]