1945 год (1)

Еле уговорил.

Новое партбюро энергично берется за дело. Вчера закончилось созванное им двухдневное совещание актива о фельетоне. Вместо доклада Заславский рассказал «Как я стал фельетонистом». Очень интересно. Выступали Поспелов, Рыклин, Верховцев, Штих, Гершберг, Рябов и др. Завтра — бюро о своевременном выходе. Вчера нам снова строжайше приказали сдавать в 4:30. Вчера, впервые за месяц, уложились. А то все — 6:30.

Холодно. В редакции — все в пальто — минус 20!!

6 февраля.

Наступление понемногу утихомирилось. Уже несколько дней нет в сводке 1-го Укр. фронта. Там, южнее Бреслау, мы форсировали Одер еще дней 10 назад, но, видимо, туго расширяется. Тише стало и на 1-м Белорусском обкладывается со всех сторон Франкфурт на Одере, правым флангом заняли Бэрвельде (в 70 км. от Берлина — это же их Кубинка!! Вспомнить только, что делалось у нас, когда немцы были в Кубинке!) Войска 2-го Белорусского в основном стоят стеной и не выпускают немцев из Восточной Пруссии, а войска 3-го Белорусского (Черняховского) жмут их. Места им там осталось чуть. Между делом 2-ой Белорусский окружил Эльбинг. В Будапеште продолжается драка.

Прежней стремительности (20–30 км в среднем по всему фронту) уже нет. Дни проходят без приказов. Это понятно. Нельзя месяц выдерживать такое сумасшедшее движение. Тылы отстали на 200–300 км. Наши ребята рассказывают, что сейчас всё за сотни километров (бензин, харч, снаряды), везут на машинах. За границей железка имеет более узкую колею, чем наша. Все надо перешивать, на границе — перевалка, а немцы подвижный состав угоняли. Да что там железка. Пехота отстает на несколько дней. Вот приехал вчера с 1-го Белорусского Кизяев, рассказывает: 5 дней от Катукова не было никаких сведений в штабе: ушел вперед со своими танками и оторвался от всего.

Из немецкой Силезии прилетел наш фотокорр. Устинов. Летел 5 дней. Был в Оппельне, Крайцбурге. Рассказывает — немцы уходят подчистую, во всех городах не видел ни одного! Все вещи брошены, скот бродит, его наши рубят, колют на харч, но не перекололи. Жили там все богато, по горло. Много наших вещей, товаров, машин. Города побиты, но не очень. Часты пожары — солдаты разложат костер в доме, покидают туда мебель, а загасить не всегда умудряются. В лесах — немецкие полки, дивизии, отставшие, сбившиеся с толка.

Немцы вовсю эвакуируют Берлин.

Начали брать к нам «стариков». Ильичев их всячески отваживал, сейчас его нет — берем. В иностранный взяли замом Бориса Изакова, он сейчас трижды орденоносец, был у партизан, был тяжело ранен, лежал год, но нога и сейчас болит — с костылями. В Экономический взяли спецкором Раневского — он работал последнее время в ТАССе, уволили его от нас лет 7–8 назад из-за ошибки (придравшись!!). Замом в отдел обзоров взяли Бориса Горелика. Поспелов мне вчера сказал: «Вот собираются опять ветераны».

Был у нас режиссер кино Калатозов. Он провел полтора года в Америке. Рассказывал свои впечатления. Высокий, большеглазый, солидный, в сером костюме.

Войны средний американец не чувствует. Бешено разрослась промышленность, безработицы почти нет, все работают на войну, и все боятся кончится война, что тогда делать, опять безработица. Живут крепко, некоторые ограничения только на обувь, сахар и еще кое-что.

Заводы всюду. Даже в Калифорнии, около Голливуда, авиазаводы «Дугласов». О Советском Союзе знают по-прежнему мало, считают все происходящее чем-то вроде чуда. Очень популярен Сталин, Рузвельт популярен, Черчилля не любят. Пресса Херста весьма сильна, недавно съела Чаплина, обвинили его в совращении девушки и прижитии ребенка. Грозило 10 лет, он нанял адвоката за 100 тыс. долларов, еле вывернулся, Рузвельт его бросил на съедение Херсту.

В кино военной тематики нет. Американцы уже два года перестали делать военные фильмы, говорят — народ устал от войны. Газеты выходят в прежнем объеме. Читать — мало читают, Хемингуэя у нас знают больше, в Америке его считают нереалистом. Русских писателей не знают. Среди белогвардейцев громадный раскол. Большинство — за Советский Союз, руководят всеми сборами в пользу СССР и т. д. Но есть и сильные враги, издается даже газета «Русский фашист».

С неграми дело полегче, есть театры негритянские, берут их и в армию.

Театра в нашем понимании почти нет — ревю. Большинство артистов актеры одной роли, нашего перевоплощения в роли героев — очень мало и очень немногие. Киношники боятся русской кинематографии: ее методов, исканий, будущего. Русские картины идут в 80-100 кинотеатрах, второэкранных (из, кажется, 18000 киношек).

Ближайшие годы, по мнению Калатозова, — годы цветного кино. Было бы раньше, но патенты цветной съемки скупила одна фирма и не дает другим.

Мультипликатор Дисней делает чудесные картины, но ярый фашист.

Очень много театров кинохроники. Программа — 10 минут дикторского обзора (что случилось в мире за неделю — не надо читать газет), и потом всякий кино-обзор. Кино — переполнены, это — быт. В среднем, каждый американец тратит на кино долларов 30 в год, билет от 50 до 120 центов.

25 февраля.

23-го февраля, как раз в День Красной Армии получил орден Красного Знамени. Вручали в Кремле. Вручал Калинин. Сначала Горкин огласил фамилии трех Героев. Затем — сразу меня. Потом еще около 150 человек.

Вручение происходило в небольшом круглом, но очень торжественном зале. Высоченный, с уходящими в высь, прозрачным, с льющимся, каким-то проникающим светом. Массивные колонны, между ними на стенах горельефы — античного торжественного характера. Строгая тишина, и голос Горкина.

Михаил Иванович очень постарел. Я его не видел несколько лет. Стал совершенно седой. Лицо очень усталое, глаза сощурены так, что их почти не видно. Стоит слева у стола, согнувшись, делает шаг, полшага навстречу, протягивает левой рукой орден с коробочкой, правой пожимает руку, говорит «Поздравляю Вас». В первом ряду сидели на костылях. Он делал им навстречу два-три шага.

Быстро. Горкин выкликал пункт из Указа (указы сведены вместе по группам и орденам), вызываемый подходил, получал, отвечал Калинину, уходил. Вручение всем заняло (со съемкой) 45–50 минут.

Большинство получающих — военные. Я был в штатском. Подошел. Калинин вручил, поздравил. Вместо обычного «Служу Советскому Союзу» я ответил: «Спасибо, Михаил Иванович». Он сразу вскинул голову, посмотрел на меня пристально и улыбка пробежала по его лицу. Видимо, он вспомнил меня.

Потом снялись вместе (по группам) с Калининым. День был морозный (-27), но солнечный, яркий. Очень хороший день!

Наступление продолжается, но темпы уже стали, естественно, иными. В Восточной Пруссии немцам, как будто, удалось проложить от Кенигсберга дорожку к морю, к Пиллау. Но много ли уведешь морем — там их 40 дивизий.

Левое крыло 2-го Белорусского рвет на Данциг, правое 1-го Белорусского (Жуков) — на Штеттин. Намечается второй гигантский котел. Жуков форсировал Одер южнее Кюстрина и ждет. Конев правым флангом уже подпирает Жукова, а середкой приближается к подступам Жрездена. Слева он окружил Бреслау.

Прошел слух (пишут немцы), что союзники, наконец, начали наступление в районе Аахена. Начали, вроде, позавчера, но сообщение пока не печатаем.

В отделе — тяжко. Золин уехал на 1 БФ, Иванов — болен, в Архангельском, генерал — болен. Паримся с Яхлаковым каждую ночь. Не вынимая. Да тут еще передовые (сегодня — моя).

6 марта.

На фронте опять оживление. Пошел левым флангом Рокоссовский и правым Жуков. Плечом к плечу вышли к Балтике, к Кольбергу, и учинили позавчера котел в Померании. Таким образом, все побережье Балктики в котлах Прибалтика, Восточная Пруссия, Померания. Так Германия скоро станет сухопутной страной. На остальных участках тихо. О прорыве к морю написал передовую.

Союзники действительно начали 23-го наступление. Идет довольно успешно, хотя темпы и не наши. Находятся сейчас в 5 км. от Кельна. Начали они, наконец, долбать авиацией Дрезден и другие пункты, лежащие в ближнем тылу нашего фронта.

Сенька Гершберг рассказал хороший анекдот по поводу Крымской конференции:

Прощаясь, Рузвельт и Черчилль говорят:

— До встречи в Берлине.

— Милости просим! — ответил Сталин.

Это очень хорошо сказано. Рыклин собирается обыграть это в «Крокодиле» (сделав сцену между освобожденным англичанином и нашим бойцом или т. п.).

Популярный ныне бытовой анекдот:

— Кто твой муж?

— Газовый монтер. А твой?

— Повар. А у Машки?

— Инженер.

— Так ей, стерве, и надо!

Вчера чествовали в Серебряном бору Рыклина — в связи с его 50-летием и Баратова — в связи с награждением орденом Ленина за безупречную выслугу лет в армии. Были: Сиротин, Поспелов, Малютин, юбиляры, Сиволобов, Гершберг, Азизян, Кирюшкин, Шишмарев, Объедков, Лукин, Потапов, Корнблюм, Креславский, Заславский.

Пили крепко. Говорили спичи. Здравицы. Пели песни.

Рыклин рассказал, что в его городке — Стародубе — были три профессии часовщик, портной, сапожник — «интеллигентные профессии», по которым отец хотел его пустить.

Заканчивал свою речь Гриша фельетонно: «Как говорится в таких случаях: Уважаемый товарищ редактор! Не имея возможности лично отблагодарить всех поздравивших меня с юбилеем, разрешите в Вашем лице…» Раздался хохот, Гриша и Поспелов облобызались.

Позавчера на заседании редколлегии Гершберг, наконец, был утвержден зав. экономотделом. В течение нескольких лет он был ВРИО. Вчера в Серебряном выпили по этому поводу.

7 марта.

Сегодня Вадим Кожевников рассказывал интереснейшие вещи. Он был в неких органах и просил материалы о действиях наших разведчиков. Меркулов ему посоветовал заняться другой темой: борьбой за чистоту хлебных семян.

Оказывается это — колоссальное дело, огромного народнохозяйственного значения. До войны в результате колоссальных государственных усилий, у нас было благополучно. Но это — проблема проблем всех стран. Зерно заражается различным бактериями, кроме того — в силу различных причин — вырождается, теряет сои благородные качества и биологически перерождается. Крайне важно оградить основной семенной фонд и поля от таких зараженных посевов. До войны мы проделали титаническую работу. Ее всегда вели органы НКВД. Были установлены строжайшие кордоны на границах (к растениям они были придирчивее, чем к контрабандистам), барьеры между областями, неусыпное наблюдение за семенным фондом. Этим фондом мы маневрировали, как армиями, безжалостно забирали и изымали подозрительное зерно, давали другое. Тоже делалось и за границей. Но у них маневренные возможности были меньше. Я помню, как лет 10–15 назад мы часто печатали, что в Канаде или в Бразилии «чтобы не падали цены» фермеры сжигали десятки тысяч тонн зерна. Дело объяснялось гораздо проще (и гораздо сложнее). Это — проводилось государственное уничтожение подозрительного зерна. Государство не только скупало у фермеров зерно, но и платило им за расходы по его уничтожению.

Во время войны эта проблема у нас резко обострилась. Во-первых, в связи с недостатком хлеба на севере и на Дальнем Востоке, мы получали зерно из Америки. Пришлось установить старый кордон. Наши заокеанские друзья воспользовались случаем и частенько подсовывали «то» зерно. И часто, несмотря на голод и скуднейшее обеспечение населения севера хлебом, мы, получая зерно и благодаря за него, вывозили его потом в море и топили. Недаром, почти все работники хлебной инспекции Мурманска, Архангельска, Дальнего Востока — награждены орденами Ленина.

Но гораздо сложнее дело обстояло в оккупированных немцами областях. Они и тут проводили политику истребления. Они вывезли из Украины, Белоруссии, Кубани благородный семенной фонд (желая облагородить свои посевы в Германии), а сюда завезли зерно подмоченной репутации. В итоге, уже при немцах урожай хлеба в оккупированных районах составлял едва 30 % довоенного. Но это — полбеды. Сейчас из-за этого нависла страшная угроза над всеми остальными районами. Пыльца растений при благоприятных условиях погоды переносится на расстояние до 1000 км. В стране — огромное движение, колоссальные перевозки — самая благоприятная обстановка для размножения беды. И вот тут нужна исполинская работа. И настоящая бдительность. Вадиму рассказывали, что недавно были обнаружены два вагона зерна, посланные из Донбасса на Урал, хотя тот и не запрашивал. Как это получилось? То ли напутали, то ли заслали по ошибке, то ли кто-то действительно затребовал и забыл. А, может, и сознательно послали заразу.

Наша Наташа Волчанская ездила с советской профсоюзной делегацией в Лондон на всемирную конференцию. Вчера она рассказывала подробности. Занятно!

Путь лежал через Иран, Аравию, Египет, Францию — воздухом. При отличных условиях 4–5 дней, обычно (с непогодой) — до 10 дней. На промежуточных аэродромах образцовое обслуживание. Был а Каире: страшная смесь нищеты и богатства; нищие — грязные, обвшивевшие, в лохмотьях — продают ужасные на вид лакомства, ощущение брезгливости не покидает потом неделю. В Египте тьма людей — и все ничего не делают, жрут, сидят в кафе или стучат в кости. Была у пирамид — чрезвычайно интересно, но неорганизованно. Пирамиды — облезшие, все ценное — даже орнаментировку — англичане вывезли в свои музеи. Экскурсоводы — четыре невероятно грязных араба. На невероятной смеси всех европейских языков «объясняют» самые невероятные вещи. Яйцо у сфинкса выщерблено временем, арабы поясняют, что это Наполеон бил из пушки. Всех европейских женщин они почему-то называют Мария.

Наташу поразило, что арабские ребятишки на улицах играют в скакалку, также, как и наши.
[1] [2] [3] [4]