Глава 19
[1] [2]Кошмары.
Нелюдимость.
Китти достала копию с письма, которое она как-то написала Харриэт Зальцман.
Дорогой друг!
Вы как-то спрашивали, чем объяснить то обстоятельство, что мы добиваемся таких поразительных результатов у этих детей, находящихся на грани безумия. Так вот, я думаю, вы не хуже моего знаете, в чем тут дело. Вы сами подсказали мне ответ в тот день, когда я познакомилась с вами в Иерусалиме. Это чудодейственное средство называется "Эрец Исраэль". Дети здесь до того сильны духом, что это представляется прямо сверхъестественным. Они мечтают лишь об одном: жить и сражаться за свою страну. Я никогда не видела такой энергии и такого подъема у взрослых, не говоря уже о детях...
Китти Фрэмонт закрыла картотеку.
Она встала, оглядела кабинет, затем быстро потушила свет и вышла.
У подъезда она остановилась на минуту. Наверху, на полпути к Форт Эстер горел большой костер. Дети из Гадны, эти десяти, двенадцати и четырнадцатилетние бойцы, должно быть, поют там и пляшут "хору".
Она зажгла фонарик, посветила себе под ноги и пошла по газону. В ее отсутствие вырыли новые окопы. У домиков, где жили дети, построили более просторные бомбоубежища.
Статуя Дафны по-прежнему стояла на посту.
- Шалом, геверет Китти, - радостно крикнула ей кучка детей, промчавшихся мимо.
Она отперла дверь своего коттеджа. Чемоданы стояли в ряд около двери, на всех уже были ярлыки. Комната, лишенная тех пустяков, которые принадлежали ей и Карен и которые придавали ей личные нотки, производила тягостное впечатление.
- Карен, ты дома, родная? На кухонном столе лежала записка. "Дорогая Китти!
Ребятам захотелось устроить мне прощальный костер. Я скоро приду. Целую.
Карен".
Китти закурила сигарету и принялась ходить по комнате взад и вперед. Она затянула шторы, чтобы не видеть огней в долине. Вдруг она поймала себя на том, что не выпускает из рук занавески, которую сшили для нее дети. Человек десять из них уже успели оставить Ган-Дафну и уйти в Пальмах, эту миниатюрную армию евреев.
В комнате стояла духота. Она вышла к калитке. В воздухе благоухали розы. Китти прошла по дорожке мимо рядов коттеджей, обсаженных газонами, кустами и деревьями. Она дошла до конца дорожки, затем повернулась и пошла назад. В коттедже доктора Либермана горел свет.
Бедный старик, подумала Карен. Его сын и дочь оставили университет и служили сейчас в Пальмахе, в бригаде Негева. Она подошла к двери и постучала. Его домохозяйка, такая же старая и чудаковатая, как и сам доктор Либерман, повела ее в кабинет. Старый горбун сидел и списывал какой-то древнееврейский текст с черепка. Из радио лились негромкие звуки симфонии Шуманна. Доктор Либерман поднял голову и, увидев Китти, положил на стол увеличительное стекло.
- Шалом, - сказала Китти. Он улыбнулся. Никогда до этого она не здоровалась с ним на иврите.
- Шалом, Китти, - ответил он. - Какое это чудесное слово и как оно подходит для прощания добрых друзей.
- Шалом действительно чудесное слово, но оно еще лучше подходит для приветствия.
- Китти... моя дорогая...
- Да, доктор Либерман... Шалом... Я остаюсь в Ган-Дафне. Именно здесь мое место.
[1] [2]