13. АКАДЕМИЯ В ПЕРИОД КРИЗИСА

В этих условиях съезд партии принял решение прекратить внутреннюю дискуссию, и «Рабочая оппозиция» была распущена. Диссидентские группы и фракции были запрещены. Несколько сотен делегатов съезда отправились на Кронштадтский фронт. Одна из учебных групп нашей академии в полном составе была направлена на укрепление командования. Среди тех, кто поехал в Кронштадт, была неразлучная троица генералов – Дыбенко, Федько и Урицкий, а также Стецкий, Борщевский, Турчан и другие. Реввоенсовет Республики поручил командование операцией Тухачевскому. Туда же поспешил Троцкий. Одна из батарей Петроградского гарнизона поддержала восставших, и нескольких вожаков мятежников пришлось расстрелять.

Через две недели мои друзья вернулись с победой, но и с ощущением горечи. Первой бригадой курсантов военных училищ, которая пошла в атаку по льду залива, командовал Турчан. Продвигаясь с северного берега Финского залива, бригада попала под прицельный огонь крепостной артиллерии и была уничтожена. Взрывами был взломан лед, и сотни курсантов утонули в ледяной воде. Была спешно организована вторая атака, так как были опасения, что оттепель позволит мятежникам использовать флот. На этот раз две штурмовые группы – дивизии Дыбенко и Федько – начали с южного берега. Бойцы прошли по торосистому льду в маскировочных халатах. У них был приказ – любой ценой дойти до Кронштадта. Огнем береговой артиллерии они были остановлены на близком расстоянии от острова и стали нести большие потери. Два солдата, обезумев от страха, пытались укрыться на вмерзшей в лед барже, не желая возвращаться в строй. Командир полка Борщевский лично расстрелял их на глазах других бойцов, а затем повел их вперед. Понеся тяжелые потери, войска сумели ворваться в крепость. Бой продолжался еще несколько часов на улицах. К ночи мятеж был подавлен. Арестованные мятежниками, оставшиеся верными партии коммунисты были освобождены. Все это мне удалось узнать от своих опечаленных друзей.

В середине моей учебы пришло письмо от матери, в котором она сообщала, что дважды переболела тифом и находится в тяжелом состоянии в одном из полевых госпиталей. Я взял краткосрочный отпуск и поехал навестить ее. Несколько месяцев назад, когда я встретил ее на железнодорожной станции, это была стройная и энергичная сорокалетняя женщина, теперь же я нашел ее совершенно больной. Исхудавшая, сгорбленная, в морщинах, с короткой стрижкой, она казалась мне постаревшей лет на двадцать. К тому же она еще и заговаривалась. Оставлять ее в таком положении я не мог, пришлось взять ее к себе в Москву. На двоих в день у нас было фунт хлеба, горсть овсянки и пара селедок. Тем не менее постепенно она окрепла.

И хотя жили мы ничуть не хуже большинства москвичей, моя мать была постоянно озлоблена. Она часто ругала большевиков и укоряла меня за то, что я посвятил свою жизнь недостойному делу.

– Ты два года воевал – было столько смертей и горя – за что? – вопрошала она. – За то, чтобы комиссары в Кремле купались в роскоши, а мы голодали?

Ей было бесполезно говорить, что наши лидеры жили очень скромно. Я долго терпел это, но наконец высказал ей все:

– Ты обливалась потом за двадцать пять копеек в день на полях баронессы Браницкой. И все это терпела, а теперь об этом забыла. Да, наша жизнь тоже полна лишений, но мы построим новое общество изобилия и счастья для всех.

Один из моих коллег по академии, татарин, которого я назову Тариков, был женат на маленькой татарочке по имени Хадиджа, которая сочувственно относилась к нашим проблемам. Она была очаровательна. Однажды она вошла в комнату в разгар моего спора с матерью. Я был не в состоянии убедить мать в правоте своего дела, и это угнетало меня. Она подошла ко мне, а я сидел закрыв лицо руками, и сказала:

– Не печалься, Александр. Что ты можешь сделать? Старые люди все такие.

Неожиданно она поцеловала меня и выбежала из комнаты.

Глядя, как ее маленькая фигурка исчезла в дверях, я был так взволнован, что забыл все свои споры с матерью. Мы стали часто видеть друг друга, совершать прогулки. Скоро я понял, что влюбился в Хадиджу и она, похоже, тоже полюбила меня. Хотя мы жили в соседних комнатах, она стала писать мне длинные письма. Их стиль сначала удивил меня, но потом я стал находить их очаровательными. В ее языке было что-то волшебное, и лишь позже я понял, что его выразительность определялась метафорами, заимствованными из восточной поэзии.

Ее страстные письма, однако, не мешали ей сохранять верность мужу, который, будучи татарином, вероятно, понимал ее гораздо лучше меня. Когда я предложил ей пожениться, она ответила уклончиво. Ее муж, узнав об этом, потребовал от меня объяснений. Партийные нормы в этом вопросе были довольно строгими, но они были основаны на терпимости. Мы старались в дружеской форме найти рациональный выход из создавшегося положения. У меня было такое впечатление, что большинство бойцов моего поколения были достаточно щепетильны в сердечных делах и всегда старались уважать чувство собственного достоинства женщины. После спокойного, дружеского разговора мы пришли к выводу, что выбор должна сделать сама Хадиджа.

Для меня было чувствительным ударом, что выбор этот был не в мою пользу. Положение еще более усугубилось, когда совершенно случайно я узнал, что она в это же самое время вела такую же лирическую переписку еще с одним офицером. Я ей не сказал о своем открытии, но на душе было тяжело. Будучи разочарован и убежден, что я в полной мере познал коварство женского сердца, я решил при первой же возможности уехать в какое-нибудь отдаленное место.

Пришла весна, моя мать уехала на Украину. Там ее снова ждала работа в госпитале. Скоро и мне представилась возможность покинуть Москву и забыть о любовной неудаче. Назначенный послом в Бухару К. К. Юренев попросил Генштаб направить к нему несколько офицеров, владеющих восточными языками. Генштаб направил запрос в академию. В числе других пяти слушателей выбор пал и на меня. Нам предстояло поехать в Бухару в качестве военных атташе российской миссии.

До революции Бухарский эмират в Центральной Азии пользовался официальным статусом российского протектората, примерно таким, какой в Британской империи имели некоторые индийские княжества. Его феодальный уклад оставался неизменным. В 1917 году была создана «Молодая партия Бухары», которая изгнала эмира и провозгласила присоединение к российской революции. Лидером движения был Файзулла Ходжаев, о котором говорили как об очень способном и проницательном человеке думавшем о будущем страны. Бухара сохраняла свою независимость, и Москва имела там посольство, возглавлял которое до своей внезапной смерти Апрелев. Свергнутый эмир бежал в Афганистан, откуда вел борьбу за возвращение трона. Англичане, напуганные приближением «красной опасности», которая почти достигла Индии (в один из моментов только десятимильная полоса земли отделяла Бухару от Индии), вовсю помогали ему. Подразделения британских войск и Красной Армии стояли друг против друга, разделенные этой узкой полосой. Советское правительство послало в Бухару некоторое количество войск, но там стали возникать конфликты между Красной Армией и местными вооруженными отрядами. Беря нас с собой, Юренев имел в виду, что мы в тех непростых условиях будем выполнять функции офицеров связи.

Он принял нас в гостинице «Националь», где в то время жили высокопоставленные советские деятели. Это был невысокого роста плотный человек в военной гимнастерке.

– Мы попытаемся установить в Бухаре настоящую советскую власть, – сказал он мне.
[1] [2] [3]