15. С АФГАНСКОЙ ГРАНИЦЫ В КАФЕ «ПЕГАС»

На этот раз первым контрольная комиссия академии вызвала Михаила Николаевича Тухачевского, который к тому времени стал нашим начальником. Зал был заполнен слушателями и офицерами Московского гарнизона. Тухачевский уже пользовался в партий большим авторитетом не только за прошлые дела (многие знали о его двенадцати попытках бежать из германского плена во время мировой войны), но и за его верность революции в самые критические моменты, за победоносные сражения на Волге, за польское наступление. Мы знали, что в 1918 году он командовал одним из первых соединений Красной Армии, достойным этого названия. Он был первым командиром прославленной Первой Железной дивизии, победителем адмирала Колчака.

Молодой, с энергичным лицом, одетый в простую солдатскую гимнастерку, Тухачевский спокойно, с достоинством, без тени позерства поднялся на трибуну. На груди у него блестел недавно учрежденный орден Красного Знамени, который давался за храбрость, проявленную на поле боя. Нам нравилась его простота и скромность, поскольку к тому времени и в академии и в высших армейских кругах уже появилось немало дилетантов, щеголявших в роскошной форме. О себе он говорил краткими, сухими фразами:

– В Красную Армию вступил в тысяча девятьсот восемнадцатом году; из дворян; бывший младший офицер царской армии; был в плену у немцев; бежал. В Краевой Армии командовал дивизией, затем армией на Восточном фронте. Приказом председателя Реввоенсовета товарища Троцкого награжден орденом Красного Знамени за разгром Колчака. Был командующим Западным фронтом. До вступления в партию большевиков ни в каких партиях не состоял. Партийных взысканий не имею…

Члены комиссии задали несколько вопросов, на которые Тухачевский ответил в той же лаконичной манере.

Члены комиссии кивнули друг другу, и председатель объявил решение:

– Член партии с тысяча девятьсот восемнадцатого года начальник Академии Генерального штаба Тухачевский достоин членства в партии.

Следующим вызвали широкоплечего слушателя с гордой осанкой, Якова Блюмкина. Если бы Блюмкин мог дать волю своему красноречию, то перед слушателями развернулась бы одна из самых романтических и авантюрных историй.

– По рождению я еврей, из буржуазии, – начал свою исповедь Блюмкин. – После гимназии стая профессиональным революционером. Состоял в левом крыле партии эсеров, во исполнение решения партии в июле тысяча девятьсот восемнадцатого года убил германского посла графа Мирбаха. Организовывал и руководил деятельностью подпольных групп в тылу Белой армии на Украине. В составе партизанских групп выполнял несколько специальных заданий, несколько раз был ранен. В качестве члена ЦК Компартии Персии вместе с Кучук-ханом принимал участие в революции в этой стране…

Комиссия решила, что Блюмкин также достоин «высокого звания члена партии пролетариата»!

Третьим вызвали моего коллегу Юрия Саблина. Он, как и Блюмкин, в прошлом один из лидеров партии эсеров, отличился во время Октябрьского восстания в Москве. Во время Гражданской войны командовал дивизией, был дважды ранен. Это был человек редкой храбрости. Здесь стоит отметить, что среди коммунистов нашей академии было четыре бывших члена ЦК партии левых эсеров, которые три года назад, в 1918 году, подняли в Москве мятеж против советской власти.

Другого моего коллегу – Брикета из партии исключили, хотя я вышел на трибуну и горячо выступил в его защиту. Он был выходцем из буржуазной семьи, и комиссия решила, что его послужной список оставлял желать лучшего. Он был исключен как «карьерист». Я знал, что он храбро вел себя на фронте и был хорошим коммунистом. Допущенная несправедливость в конце концов была исправлена, но в то время для Брикета это было большим потрясением.

В 1929 году Блюмкин по указанию Сталина был расстрелян без суда за то, что тайно встречался с Троцким в Стамбуле и привез в Москву письмо к его последователям. Это был первый случай пролития крови во внутриполитической борьбе.

М. Н. Тухачевский недолго возглавлял нашу академию. Его направили на подавление крестьянского восстания в Тамбовской губернии, вспыхнувшего под руководством бывшего эсера, школьного учителя Антонова. Во главе академии был поставлен другой старший офицер, по фамилии Геккер, с которым я познакомился при следующих обстоятельствах.

Все слушатели собрались в большом зале для представления нового начальника академии. Я оказался за одним столом с человеком невысокого роста, значительно старше меня, с рыжими вьющимися волосами, маленькими усиками и изнеженными руками.

– Жалко, что Тухачевский уходит, – заметил я. – Вряд ли новый начальник сможет заменить его, как вы думаете?

– Посмотрим, – улыбнулся мой сосед.

Через мгновение председатель собрания объявил:

– Сейчас выступит новый начальник академии.

Мой сосед поднялся и не спеша пошел к трибуне. Такая необычная первая встреча вызвала у нас какую-то взаимную симпатию. Геккер потом всегда звал меня «Бенджамином академии», потому что я был самым молодым слушателем; для меня же он был больше, чем просто старшим офицером, он был моим другом. Позже он стал военным атташе, сначала на Дальнем Востоке, а затем в Турции, а после этого начальником протокольного отдела Наркомата обороны, и о нем я еще скажу дальше.

Защищая во время чистки Брикета, я приобрел двух друзей в лице его самого и его молодой жены. В то время она училась в главной партийной академии, в Университете имени Свердлова, неофициально известного как «Республика Свердловия». Это была очень необычная республика, состоявшая из молодых энтузиастов, съехавшихся сюда со всех концов страны «за идеями». Свердловцы проявляли острейший интерес ко всему, что касалось политики, марксистской теории, текущих событий и даже поэзии. Там были свои группировки и свои кризисы. Часто слушатели нашей академии и свердловцы встречались в комнате у меня или у Брикета. Дрожа от холода, мы пили кипяток, который у нас сходил за чай, хотя там и близко не было ни одного чайного листочка. Нашим единственным лакомством был мой изюм из Харши, а при полном отсутствии в Москве сахара это было не так уж и плохо.
[1] [2] [3]