ЯНВАРЬ-93
[1] [2] [3]Сложилось странное впечатление. За всем, что говорилось с трибуны, угадывались невысказанные обиды, раздражение, столкновение различных групп и группочек, борение страстей и амбиций. Через несколько дней после съезда один из его участников Леонид Финкель писал: «Право, не думал, что будет скучно. Тем более все время было больно. Больно и тогда, до съезда Сионистского форума, когда эту организацию хотели изничтожить уже потому, что ни одному из лидеров не удалось создать ничего лучшего. Больно и сейчас, когда Сионистский форум устоял, и теперь, точно в отместку за это, со всей возможной злостью и злобой травят Форум и его лидера, вровень с которым так и не удалось подняться никому».
Да, страсти вокруг Щаранского кипели нешуточные. Доставалось ему и до съезда и после. И все же, что бы там ни говорили, Щаранский много, очень много сделал для утверждения «русской» алии, для роста ее самосознания, самоуважения. Мне трудно судить о сложных перипетиях внутри Форума, о нюансах взаимоотношений Щаранского со своими соратниками и конкурентами. Но одно, по-моему, бесспорно: Щаранский мог бы существовать без Форума, а Форум без Щаранского — нет.
Мне много раз приходилось встречаться со Щаранским. Отношения были ровные, доброжелательные, деловые. Но особой симпатии, «химии», как говорят в Израиле, не было. Мы были очень разные. В одном были похожи. «Всего несколько раз в жизни, — признался Щаранский вопрошавшей его Полине Капшеевой, — в особо торжественных случаях надевал галстук. В Израиле, слава Богу, это не требуется на любом уровне. Но в последние годы вновь, к сожалению, стали носить галстуки. Единственная моя отрада и поддержка в этом смысле — Бовин. Каким бы официальным ни был прием, если там окажутся два человека без галстуков, — то это будем мы с Бовиным. Так что я не одинок».
В январе в Иерусалиме встречали двух президентов из нашего «ближнего зарубежья»: Л. М. Кравчука (Украина) и А. Акаева (Киргизия). Кравчук произносил предельно независимые речи с явным «антимоскальским» подтекстом. Занятно, что после каждой такой речи ко мне подходил кто-нибудь из сопровождающих лиц и извиняющимся тоном говорил: «Да уж вы не принимайте близко к сердцу, так нынче положено и т. п….»
С Акаевым приходилось работать плотнее, так как я по совместительству тогда представлял в Израиле Киргизию.
Не все шло гладко.
«Я обращаюсь к Всевышнему, — заявил Акаев на приеме в «Саду роз», — с молитвою о прекращении продолжительного палестино-израильского конфликта. Я молюсь, чтобы многострадальный палестинский народ достиг, наконец-то, столь долгожданной независимости». Деликатные хозяева были шокированы, но промолчали…
На другом приеме Акаев пообещал, что посольство Киргизии будет расположено в Иерусалиме. Евреи ликовали. Я недоумевал. Арабы возмущались. 21 января в аэропорту (провожали гостя) мне пришлось вручить Акаеву протест Арафата. «Что-то теряем, что-то находим», — невозмутимо заметил президент. По поводу «находим» люди из президентской свиты тут же разъяснили мне, что израильтяне обещали Акаеву чуть ли не 500 миллионов долларов. Правда, израильтяне тут же это опровергли. Не знаю, что уж там происходило на самом деле. Знаю только, что через некоторое время президент Киргизии фактически открестился (прошу прощения у мусульманина!) от своего заявления, окружив его облаком туманных интерпретаций. Знаю также, что до моего отъезда посольство Киргизии так и не было открыто.
Нанесли с Леной Петровной дружеский двухдневный визит в братское иорданское посольство. Проезжаем Иерихон, потом — мост Алленби через реку Иордан, и вот уже Иордания. Сразу все победнее. Настоящий, не левантийский, дышащий не морем, пустыней Восток.
Земли, которые ныне занимает Иордания, несколько веков принадлежали Османской империи. После первой мировой войны мандат на управление Трансиорданией (так ее тогда называли) получила Великобритания. В марте 1946 года Лондон признал независимость Трансиордании, оставив за собой собственно Палестину. Трансиордания участвовала в войне против Израиля в 1948–1949 годах. По перемирию, заключенному 3 апреля 1949 года, к Трансиордании отошли Самария, Иудея (нынешний Западный берег) и восточная часть Иерусалима. Через год король Абдалла ибн Хусейн переименовал Трансиорданию в Иорданию. Одновременно он объявил оккупированные в 1948 году земли территорией Иордании, а живших там людей — своими подданными. Этот акт был признан только Великобританией и Пакистаном.
В 1967 году Иордания приняла участие в Шестидневной войне и была разгромлена. Самария, Иудея и Восточный Иерусалим были захвачены Израилем, но, с точки зрения международного права, до сих пор не признаются интегральной частью Израиля, а остаются «оккупированными территориями».
После войны руководство ООП, ее вооруженные формирования осели в Иордании. Образовалось своего рода «государство в государстве», где царили свои порядки. Арафат не очень считался с королем Хусейном. Тем более, что палестинские арабы составляли более половины населения Иордании. Нарыв прорвался в сентябре 1970 года («черный сентябрь»). Королевская армия, состоящая в основном из бедуинов, разгромила палестинцев. Арафат и вся его команда были выставлены из страны. К лету 1971 года с военным присутствием палестинцев было покончено.
В 1972 году король Хусейн выдвинул идею конфедерации Иордании и будущего палестинского государства. Идея не понравилась ни Израилю, ни ООП. Понадобилось более 10 лет, чтобы стабилизировать отношения между Хусейном и Арафатом. 11 февраля 1985 года они подписывают соглашение. Вопрос ставится так: сначала независимое палестинское государство, потом — разговоры о конфедерации.
В июле 1988 года король Хусейн отказывается от всех претензий на Западный берег в пользу, естественно, Арафата. В придворных кругах начинают говорить о возможности сделки: Израиль соглашается на создание палестинского государства — Иордания признает Израиль. Однако эта мысль встречает ожесточенное сопротивление. «Я говорю нет — Израилю! — восклицает писатель Равда ал-Фарх ал-Худхуд. — Нет — признанию, нет — отчаянию, нет — поражению, нет — сдаче». Программе «Нет» соответствует и программа «Да». Я один из тех, пишет Бадр Абд ал-Хак, — «кто верит, что если будет создано независимое палестинское государство, его территория должна простираться от Средиземного моря до реки Иордан… Я пошел бы еще дальше, переступил бы через нетерпимое и хотел бы сбросить евреев в море, чтобы их пожрали голодные рыбы». Так думали и чувствовали очень многие. И все-таки король переступил через ненависть и после Мадрида начал переговоры с Израилем.
Работники посольства (посол Александр Владимирович Салтанов был в отъезде) окружили нас вниманием и заботой. Возили, показывали и рассказывали. А показать и рассказать есть что и есть о чем.
Первые впечатления — просто больше места. Едешь-едешь, а границы все нет. И солдат — непременный элемент израильского ландшафта — не видно. Амман разительно отличается от Иерусалима или Тель-Авива. Почти Европа и почти совсем Азия. Арабская Азия. Замысловатое переплетение улиц и улочек, где и таксистам, и почтальонам надо доплачивать за вредность. Камни без деревьев. И всюду лики любимого короля. Явный культ. Но, кажется, без особо вредных последствий.
Хлеб с маслом для туристов — греческие и римские развалины, а также — каменные следы крестоносцев. Заметало следы и разваливало время. Плюс — завоеватели, включая даже монголов. К счастью, не все замело и не все развалили. Греческие храмы и римские амфитеатры поражают до сих под. Есть в Иордании и восьмое чудо света — Петра. Это — высеченный в неприступных скалах город, бывший когда-то столицей Набатейского царства. 500 лет долбили скалы. Снаружи — парадные, украшенные колоннами входы. Внутри — дворцы, храмы, монастыри, жилища. Описывать не берусь — таланта не хватает.
Жизнь — это детали. По дороге из Петры в Амман заехали в придорожный отель выпить кофе. Выпили, даже с кексом. Цены, само собой, гостиничные. Шофер наш, Павел Николаевич, сокрушался: так это же 4 курицы и 2 бутылки джина. Советского Союза уже не было, а советские комплексы действовали…
Запомнились посиделки в ресторане «Максим». Гафт, Кваша, Козаков, Каневский, который Леонид. Запомнились, потому что пришлось сочинить эпиграмму на Гафта. Он читал свои эпиграммы и шумел, что его нельзя зарифмовать. Я рискнул, и вот, что получилось: