Воспоминания о Корнее Чуковском (28)

На столик водружен микрофон.

Если мы собираемся работать после прогулки, то Корней Иванович снимает свои ботинки со скрипом, чтобы не "вмешивались" в беседу (они в этом замечены), и надевает огромные клетчатые тапочки.

- Подождите, мой дорогой, - останавливает Корней Иванович, услышав, что я прошу звукооператора приготовиться к записи, - что-то неважно голос звучит. Попросим у Кларочки чаю, да и вы заодно выпьете.

- Гм... гм... - откашливается Чуковский, - тра-ля-ля-ля... А? Дребезжит, скрипит старичок.

- Побойтесь бога, Корней Иванович, у вас же чистейший да еще веселый голос.

- Не льстите, сударь, я вас и так обедом накормлю.

Корней Иванович берет маленький, похожий на курительную трубку ингалятор и делает несколько глубоких вдохов.

- А вот теперь я вам сначала почитаю, потом уж решим - хорошо ли?

Я начинаю возражать против репетиции, мы шутливо препираемся, но Корней Иванович все же прочитывает вслух какой-нибудь отрывок из повой работы, как бы настраиваясь на нужный тон.

И еще одно драгоценное качество, присущее далеко не всем, Чуковский внимателен к предложениям, замечаниям редактора, а я ведь обязан выступать и в этом качестве. Выслушав без тени снисхождения, Корней Иванович может согласиться либо возразить, но обсуждает сказанное "на равных", уважая мнение собеседника. Случается, сам настаивает на переделках уже готового, включенного в передачу материала. Так было, например, с его беседой о творчестве Уолта Уитмена.

- Мотор! - фальцетом командует Чуковский, перехватив мои прерогативы.

Но тут уж и я делаю "выпад" - начинаю совсем не так, как уславливались, обращаясь с другим, не оговоренным ранее вопросом, Корней Иванович отодвигает конспект, лукаво улыбается, но отвечает. Потом, прищурив слегка левый глаз, не прибегая к помощи очков, читает главы из новой рукописи.

Воспоминания о Маяковском, Горьком, Блоке, отрывки из книги о Чехове, рассказы о том, как Корней Иванович был на восставшем броненосце "Потемкин", страницы новых публикаций в книге "От двух до пяти", смешная и трогательная история создания "Мухи-Цокотухи" - вот темы выступлений Чуковского на "Литературных вечерах". На одном из них зашел разговор о "Чукоккале".

Корней Иванович подошел к стоящему у двери на террасу широкому шкафу с выдвижными ящиками и достал огромную сшитую тетрадь. В ней были автографы знаменитейших писателей, рисунки, шаржи...

- Это мой, не скажу - альбом, люблю говорить - рукописный альманах, который я завел пятьдесят лет тому назад, - не без гордости пояснил Чуковский. - Правда, я никогда не думал, что эта тетрадка (сначала это была тетрадка, потом я к ней пришил другую, теперь здесь около семисот страниц), что она приобретет, можно сказать, историческое значение...

Как и все, кому посчастливилось видеть "Чукоккалу", я с увлечением переворачивал ее страницы и как бы видел друзей хозяина альманаха, оставивших в нем чаще всего веселые, колкие строки в стихах и прозе. А подписи под ними могли привести в трепет (и приводили) самых искушенных библиофилов.

Первое знакомство с "Чукоккалой" и репортаж о ней в "Литературных вечерах" подвигли меня на один нескромный поступок - я решил завести подобный альбом. Взял толстую книжку и озаглавил ее так: "Юргалия" (внучка "Чукоккалы").

В очередной приезд нерешительно протягиваю ее Корнею Ивановичу.

- Вот это правильно. У вас же бесконечные встречи с интереснейшими людьми, - одобрил Чуковский мою затею и тут же написал:

"Я очень рад, что у моей "Чукоккалы" появилась такая милая внучка. Желаю ей долголетия и счастья, и пусть новые Горькие, Маяковские, Блоки украсят ее так же щедро, как старые украшали ее древнюю бабку".

А "бабка" привела слушателей в полный восторг.

"Дорогая редакция "Литературных вечеров", сегодня десятки представителей цеховых коллективов московской фабрики "Парижская коммуна" обращались в редакцию фабричного радио с одним вопросом - не записана ли на магнитофон ваша вчерашняя передача "Чукоккалы"? В цехах гиганта обувной промышленности страны очень хотели бы послушать прелестную "Чукоккалу" по нашей радиосети... Просим вас повторить передачу. Сердечный привет замечательному, чудесному человеку Корнею Ивановичу Чуковскому, доброго ему здоровья в цепочке новых и новых годов!..

Редактор местного радио Иван Сабанов"

Беседы в радиоаудитории пришлись Чуковскому по душе, и нередко он сам был их инициатором.

Понятно, что я с радостью откликался на приглашение.

Так, в конце марта 1967 года Корней Иванович пригласил меня к себе, высказав желание побеседовать со слушателями о Чехове, - об этом его просили в письмах.

И тут мне очень захотелось сделать Чуковскому своеобразный подарок, который следовало подготовить именно в процессе передачи.

Разговор наш начался несколько загадочно.

- Вероятно, не все вы знаете, - обратился я к слушателям, - что тридцать первого марта... тридцать первого, правда ведь? (Это уже к Чуковскому.)

- Мне стыдно сказать, что первого апреля, - ответил, смеясь, Корней Иванович. - Я родился девятнадцатого марта, разно вычисляют ученые, у одних выходит, что по новому стилю это тридцать первого марта, а у других, наиболее злонамеренных, выходит по их исчислениям первое апреля.

- Я не принадлежу к числу злонамеренных людей, значит, будем считать тридцать первое марта?

- Пожалуйста, так гораздо лучше.

- Мне хотелось бы от имени наших слушателей, и молодых, и пожилых, потому что на ваших книжках выросли все мы, Корней Иванович, принести самые сердечные поздравления с вашим восьмидесятипятилетием.

- Очень благодарен вам, очень растроган. Думаю, что поздравлять-то с восьмидесятипятилетием - это, собственно, ведь дело такое двусмысленное, но, конечно, я счастлив был всегда выступать перед вашим микрофоном, особенно у вас, на ваших прелестных воскресеньях, всегда я себя чувствовал так уютно и хорошо в общении с теми, кто любит литературу. У нас уже образовался такой маленький кружок из нескольких миллионов людей, которые постоянно слушают ваши передачи. Я вам очень благодарен, но знаете что - возьмемся за дело. Бросим мы празднословие и вообще всякие празднования.

Я тороплюсь сказать, что, конечно, я многостаночник, то есть всегда работал над несколькими книгами. У меня есть такая особенность - чуть моя книжка появится в свет, я начинаю ее остро ненавидеть и хочу писать ее заново. Поэтому, когда она должна выйти для нового издания, я все это старое перекореживаю, переделываю, так что, например, девятнадцатое издание моей книжки "От двух до пяти" совершенно не похоже даже на пятое или на шестое издание. Я работаю сейчас над очень многими вещами. А теперь к делу. Так мы решили говорить о Чехове...

И Корней Иванович прочитал главу из своей книги.

После того как глава из книги была прочитана, я решил обратиться к Чуковскому с еще одной просьбой:

- Мне известно стороной, что кроме стихов для детей вы писали и другие, - одним словом, не детские. Вы бы не согласились хотя бы одно из них прочесть?

- Я не очень люблю свои взрослые стихи и никогда не отдаю их в печать. - Корней Иванович замолчал, а я ждал, не выключая микрофона. Конечно, случается всякому из нас просто что-то занести в записную книжку, внял моей немой просьбе продолжать Чуковский. - Поэтому я и прошу вас не смотреть на это слишком требовательно. Это просто листочек из моего дневника, случайно написанный стихами.

Никогда я не знал, что так радостно быть стариком.

Что ни день - мои мысли добрей и светлей.

Возле милого Пушкина, здесь, на осеннем Тверском,

Я с прощальною жадностью долго смотрю на детей,

И, усталого, старого, тешит меня

Бесконечная их беготня и возня.

Да к чему бы и жить нам на этой планете,

В круговороте кровавых столетий,

Когда б не они, не вот эти

Глазастые, звонкие дети,

Которые здесь, на моем

Грустном, осеннем Тверском,

Бездумно летят от веселья к веселью,

Кружась разноцветной своей каруселью,

В беспамятстве счастья, навстречу векам,

Каких никогда не видать старикам!..

Когда эта магнитофонная запись была включена в программу и слушатели узнали точную дату рождения любимого писателя, письма, телеграммы, бандероли посыпались, как из рога изобилия.

Едем к Чуковскому. Как обычно, подключается наша установка, и, когда все готово, прошу операторов включить микрофон, прежде чем я поднимусь в кабинет. У меня в руках две сумки, набитых всевозможными посланиями, трогательными подарками, под мышкой огромный рулон миллиметровки, еще что-то, - в общем только в зубах ничего нет.

- О-о-о! - искренне изумляется Корней Иванович. - Что это?

- Поздравления. Выполняю поручения радиослушателей.
[1] [2] [3] [4]