За правое дело (Книга 1) (44)

Приоткрылась дверь, и на пороге появился караульный начальник. Свет пожара упал на его распахнутый мундир, нижняя рубаха его казалась нежнорозовой в этом свете.

Всматриваясь в сумрак, он позвал негромко:

- Эй, часовой Шмидт, пойди-ка сюда.

Когда Шмидт подошёл к двери, караульный начальник, дыша на него водочным духом, проговорил необычайно ласковым голосом:

- Слушай, друг, тебе придётся постоять здесь. Твой сменщик Гофман справляет свой день рождения и несколько утомлён, неважно себя чувствует сейчас. А? Ведь теперь лето ещё, ты не замерз?

- Ладно, подежурю, - сказал: Шмидт.

Утром Штумпфе прошёл к приземистому дому, где ночевали офицеры. Часовой у двери был знаком ему.

- Ну как? - спросил Штумпфе, - в каком настроении сегодня командир, годится для разговора? Я принёс важное заявление.

Часовой покачал головой.

- Тут было дело, - сказал: он, - а в самый, что называется, момент - всех офицеров срочно вызвал полковник, и до сих пор они не вернулись.

- Может быть, капитуляция Москвы?

Часовой, не расслышав, подмигнул в сторону двери:

- Девицы-то здесь, я их охраняю, обер-лейтенант Ленард сказал: "Нам предстоит маленькая получасовая операция, надо очистить вокзал", и велел их постеречь, обещал вернуться к полудню.

Вскоре батальон подняли по тревоге, одновременно в сторону вокзала потянулись танки и артиллерия.

36

В два часа дня немцы атаковали вокзал Командир полка подполковник Елин писал в это время итоговое донесение командиру дивизии о боевых действиях за последние дни и рассеянно слушал негромкий спор между адъютантом штаба и начальником санчасти полка, какой арбуз слаще - камышинский или астраханский.

Един узнал об атаке сразу, на слух, ещё до донесения командира батальона, по грохоту внезапного обвала авиабомб и шквальной артиллерийской и миномётной стрельбе.

Он выбежал из блиндажа и увидел, как бледное облако известковой пыли и масляный, жирный дым, поднимаясь над вокзалом, смешивались в тёмную, медленно колышущуюся, цепляющуюся за развалины хмару.

Вскоре стрельба послышалась на левом фланге и в центре обороны дивизии.

"Началось", - подумал Елин, и так же подумали тысячи людей, ждавших неминуемого.

Чувство ожидания удара было особенно томительно и остро у переправившихся в Сталинград. Казалось, переправа полков с левого берега в Сталинград подобна действию человека, ставшего грудью навстречу катящемуся с откоса гружёному составу. Удар должен был быть неминуемым и жестоким.

Елин многое видел и испытал на своём веку и считал, что волосы его поседели не только от боевых трудов, но и от требовательности некоторых начальников и от нерадивости некоторых подчинённых.

"И далось им именно по Филяшкину со всей силой ударить, - подумал он, - по самому слабому моему звену, по недавно приданному батальону, где и людей я порядком не знаю".

В это время связной позвал его в блиндаж - звонил по телефону Филяшкин, доложил, что началось" немец обрабатывает его с земли и воздуха, он слышит гудение танковых моторов, он несёт потери и готовится отразить атаку.

- Да, я сам слышу, что началось, - крикнул в трубку Елин, - береги пулемёты, не думай отступать, я тебя поддержу. Слышишь? Огнём поддержу! Слышишь? Слышишь?

Но Филяшкин не слышал обещания командира поддержать его огнём - связь порвалась.

Елин позвонил командиру дивизии, доложил, что противник начал наступление, главный удар наносит по Филяшкину.

- Приданный мне батальон, тот, что у Матюшина был, - сказал: он.

Закончив разговор с Родимцевым, он сказал: начальнику штаба:

- Вот велит любой ценой вокзал удерживать, обещает нас дивизионной артиллерией поддержать. Слышите, что не мец выкомаривает? Как бы он нас не искупал в Волге

"Да, лодку не мешало бы для манёвра иметь", - подумал начальник штаба, но вслух не высказал своей мысли.

Елин стал вызывать командиров своих батальонов - проверять их готовность к активной обороне.

Быстрый успех начавшегося немецкого наступления грозил тяжёлыми последствиями Дивизии, брошенные на оборону Сталинграда, находились на подходе, на правом берегу была одна лишь дивизия Родимцева; спихнув её в Волгу, немцы могли воспрепятствовать переправе в Сталинград главных сил, брошенных Ставкой на оборону города.

Родимцев позвонил командиру правофлангового полка, вызвал начальника артиллерии дивизии и командира сапёрного батальона, проинструктировал их, велел Бельскому лично проверить танкоопасные направления. После этого он позвонил по телефону Чуйкову.

- Докладываю, товарищ генерал-лейтенант. Противник перешёл в атаку, навалился на мой левый фланг. Бомбит. Ведёт артогонь, сосредоточил танки. Стремится занять вокзал.

Родимцев понимал серьёзность положения: правый фланг дивизии был открыт, если противник быстро и легко решит задачу на левом фланге, он тотчас активизируется на правом, и тогда под удар попадёт вся дивизия в целом.

Он слушал отрывистый, тяжёлый голос Чуйкова и поглядывал на тёмный каменистый свод трубы, на светлевший вдали выход - "Неужели здесь, в трубе, суждено кончить жизнь?"

- Держаться: Не отступать ни на шаг! Побегут - буду судить! - отрывисто говорил Чуйков. - Вам слышно? Через два часа начну переправу Горишного, он прикроет вам правый фланг. Линия фронта станет устойчива, положение коренным образом изменится. Слова: "отход, отступление" - забудьте:

Но Родимцев не собирался отступать - он хотел вновь активизироваться, ударить по немцам.

Чуйков был сильно встревожен начавшимся наступлением не удержать фронта теперь, когда в город пришла новая дивизия, когда через считанные часы должна была начать переправу вторая дивизия, когда на подходе находились могучие силы резерва Главного Командования.

Если б только завязавшийся бой затянулся, если б он сковал силы немцев! Ведь уже был известен обычай немцев под Сталинградом - не начинать новой операции, пока не закончена предыдущая. Затяжка боя на левом фланге дивизии Родимцева сулила множество выгод для армии. Едва немцы нажали слева, как на правом крыле, в районе заводов, стало легче дышать, сделалось тише, ушли пикировщики, давление ослабело.

Но если оборона окажется не стойкой, если немцы отсекут дивизию Родимцева, сомнут её, не дадут укрепить намеченную пунктиром и ещё не вчеканенную в землю Сталинграда линию фронта, если немцы реализуют свой перевес в силах, все свои преимущества, дающие возможность широкого манёвра... Как тяжело всё ещё не иметь резервов для действенного вмешательства. И ведь Чуйков ждал этого наступления с минуты на минуту, а в душе была надежда, что немец замешкается.

Командующий армией позвонил по телефону Ерёменко.

- Докладывает Чуйков, - отрывистым, хмурым голосом сказал: он - Противник после воздушной обработки перешёл в атаку против моего левого фланга, ввёл в бой артиллерию, миномёты, сосредоточил танки. Предполагаю: противник имеет намерение оторвать Родимцева, вырваться к Волге, рассечь мою оборону.

- Контратаковать надо, артиллерией поддерживайте! - сказал: Ерёменко и невнятно зашумел.

- Всё смешалось, дым сплошной, сейчас отдаю приказ артиллерии.

- Действуйте, - сказал Ерёменко, и по паузе Чуйков понял, что Ерёменко закуривает. - Только своих не накройте в дыму. Если Родимцев не устоит, худо нам будет; на правый фланг два больших хозяйства идут и ещё два, сразу переправлять начну. Действуй!

- Слушаюсь, товарищ генерал-полковник, - сказал: Чуйков. Он положил трубку и тотчас взял её. - Пожарского, - зычно сказал: он и, пока к телефону подходил командующий артиллерией Пожарский, оглянулся на сидевшего рядом Гурова, проговорил: - Сюда доносится, волтузят крепко, а у нас тише стало, но лучше бы уж нас. - Сразу же повысив голос, он сказал: - Пожарский, карта перед вами? Так... теперь отмечайте у себя...

А в это время по ту сторону Волги Ерёменко наклонился над картой.
[1] [2] [3] [4]