Эмиль Брагинский, Эльдар Рязанов. Убийство в библиотеке (3)

- Что мне теперь прикажете делать? - спросил Фомин вызывающе. Ему не терпелось арестовать Ростовского.

Но следователь попытался направить энергию подчиненного в другое русло:

- Соберите обрывки рукописи и слетайте к эксперту, чтобы их опять склеили!

Уходя, разочарованный Зиновий демонстративно хлопнул дверью, чего он в обычном состоянии не делал.

Тотчас за спиной следователя раздался легкий сухой треск. Ячменев порывисто обернулся и увидал, что портрет Екатерины Второй висит на стене вниз головой и покачивается.

Любой детектив на месте Ячменева, конечно, решил бы, что портрет сорвался с гвоздя, так как Фомин сильно хлопнул дверью. Но у Георгия Борисовича имелись теперь на этот счет кое-какие сомнения. Пока он держал их при себе. Ячменев приблизился к портрету и вернул его в исходное положение. На потемневшем холсте была изображена русская императрица в расцвете царственной красоты. Ее немигающие глаза, написанные виртуозной кистью неизвестного мастера, с вожделением смотрели на Ячменева. Ему стало неловко, он застеснялся и поспешно ретировался из библиотеки, не забыв запереть ее на ключ.

Георгий Борисович спустился по лестнице в вестибюль и вошел в каморку комендантши с виноватым видом:

- Извините, Надежда Дмитриевна, у меня к вам опять деликатный вопрос!

- Я готова ко всему! - бодро ответила старуха.

- Скажите, пожалуйста, с этим домом не связана какая-нибудь старинная легенда?

- Связана! - не моргнув глазом, сказала дворянка. - Мой пра-пра-прадед был любовником Екатерины Второй!

Надежда Дмитриевна не заметила, что следователь несколько изменился в лице.

- Предание гласит, - увлеченно продолжала хулиганствующая старуха, - что Екатерина подарила этот дом моему пра-пра-прадеду за то, что он был хорош в любви. Может быть, вы и не знаете, но императрица жила в Петербурге. Когда она бывала в Москве, то тайно, чтобы не узнали остальные фавориты, она прибывала на свидание в этот особняк. Утром пра-пра-прадед подсаживал ее в карету. Екатерина возвращалась во дворец вершить государственные дела. Кстати, ее портрет, который висит в библиотеке, писал крепостной художник моего предка…

- Достаточно! Спасибо! - остановил Ячменев и, подхватив озорную интонацию, улыбнулся: - Теперь мне остается вызвать на допрос Екатерину и проверить, правда ли то, что вы рассказываете?

- Не забудьте передать ее величеству, - попросила Надежда Дмитриевна, - мой верноподданый привет!

- Разумеется, не забуду! - пообещал Ячменев. Они расстались почти друзьями.

Ячменев взглянул на часы и с ужасом обнаружил, что уже четверть четвертого. Он выбежал в переулок и замахал руками, надеясь остановить машину. Такси, конечно, не было. Наконец какой-то водитель подбросил Георгия Борисовича ко Дворцу бракосочетания на казенной машине. Это обошлось блюстителю закона в один рубль.

Ячменев, как и предполагал, приехал последним. Но ему повезло - все еще толпились в фойе. Он увидел дочь в белом венчальном платье и пошел к ней навстречу. У Ячменева защемило сердце, а на глазах навернулись слезы. Он подумал о том, что ни к чему было заниматься сегодня расследованием, что теннисную ракетку он позабыл в библиотеке, что он не успел заехать домой переодеться и не купил цветов, и что парадный костюм и цветы - все это чепуха, главное, что Аня счастлива. Он подошел к ней и расцеловал, и расцеловал жениха тоже, и поверил, что жених - прекрасный парень, и полюбил его, как сына. Тут заиграла торжественная музыка. Все, как дети, разбились на пары. Ячменев медленно шел под руку с женой, впереди их выступали молодые, и в Ячменеве тоже пела музыка, и он поцеловал жену, и пробормотал ей что-то о том, как хорошо…

А когда приятная немолодая женщина стала поздравлять новобрачных, Ячменев, не сказав никому ни слова, повернулся и молча зашагал к выходу.

Дело в том, что именно в этот неподходящий момент он понял, кто совершил убийство!

Это неувядающая традиция! Следователи прозревают именно тогда, когда это грозит им разрушением личного счастья, служебными неприятностями или чем-нибудь в том же роде. В нормальное время озарение их не посещает.

В академии следователя дожидался Фомин, который вручил ему вторично реставрированную рукопись.

- Теперь, Зиновий, - сказал Ячменев, - я даю вам особое поручение, которое потребует от вас полного напряжения сил. Пойдите в исторический архив, перелистайте его и проверьте, нет ли там дарственной императрицы Екатерины Второй на особняк, в котором мы с вами находимся…

Больше Зиновий Фомин на страницах повести не появится! Поиск исторического документа окажется настолько сложным, что Фомин безвылазно просидит в архиве два года. За этот короткий для истории отрезок времени Зиновий Петрович станет крупнейшим специалистом по екатерининской эпохе, бросит уголовный розыск, защитит кандидатскую диссертацию и поступит на службу в Академию школьных наук. Он разыщет дарственную Екатерины на особняк и напишет правдивую повесть об истории дома № 18 по Зубаревскому переулку. В этой повести он вспомнит грехи молодости и подробно опишет, как Ячменев не смог разыскать убийц Сергея Ивановича Зубарева.

Избавившись от Фомина, Ячменев решил, наконец, прочесть пресловутую рукопись. Он не нашел ничего лучшего, как уединиться для этого в библиотеке. Легкомыслие ему дорого обошлось. Он бесследно исчез. Его как ветром сдуло, как языком слизало, он как в воду канул, как сквозь землю провалился…

…Затем прошло двадцать страниц. Этих страниц в повести нет. Они вычеркнуты рукой редактора. Редактор веско разъяснил авторам, что эти двадцать страниц тормозят действие и никому, кроме самих авторов, неинтересны!

На этих двадцати страницах вкратце происходило вот что.

Первое: Ячменев так и не нашелся. Правда, его никто и не искал, - Фомин был в архиве, а Шалыто - в бане.

Второе: Антон и Алла встретились в библиотеке. Несмотря на угрозу, которая нависла над их свободой, они целовались.

Третье: о Ячменеве не было ни слуху ни духу.

Четвертое: вдова Зубарева сдавала в ремонт импортный электрический утюг.

Через двадцать вычеркнутых страниц в библиотеку вернулся из бани розовый Шалыто. В руке он держал утюг, от которого недавно избавилась вдова.

В библиотеке никого не было.

Шалыто встревожился и начал искать следователя. Иван искал долго: залез на крышу и спустился в подвал, заглядывал в кабинеты, всех расспрашивал, но никто не видел Ячменева. Затем помощник вернулся в библиотеку и безутешно заплакал, прислонявшись плечом к картине «Иван Грозный и сын его Иван». Шалыто хотел было позвонить в угрозыск и попросить поискать гражданина Ячменева Георгия Борисовича, но вовремя вспомнил, что он сам там служит.

Вдруг за картиной, в узком и пыльном пространстве между стеной и обратной стороной холста, Иван обнаружит начальника: Ячменев лежал, связанный по рукам и ногам, а изо рта шефа торчал кляп!

Горе надломило преданного помощника. Он знал, что Ячменев не такой человек, чтобы сдаться в плен живым. Совершенно ясно, что Георгия Борисовича сначала убили, а потом уже связали. Иван хотел произнести надгробную речь, но не было слушателей.

От обморока его спасла наблюдательность, которой он заслуженно славился. Он заметил, что покойник слегка шевелит левой ногой.

- Ура! - заорал Ваня, отбросил утюг в сторону и стал вынимать Георгия Борисовича из-за картины. Ячменев оказался тяжел. Шалыто, чуть не уронив его на пол, с трудом дотащил следователя до кресла, усадил и сиял путы. Кляп изо рта вынул сам следователь, когда у него освободились руки.

- Что случилось? - спросил Шалыто с любопытством и сочувствием.

- Никогда не спите на работе! - скорбно сказал Ячменев, едва ворочая языком. - Вот я вздремнул над рукописью, а они подкрались ко мне и, прежде чем я от крыл глаза, связали мне руки и ноги, заткнули рот этой самой рукописью и засунули меня за картину. Разглядеть их я не сумел. Вечер. А они потушили свет.

- Но вы знаете, кто они? - затаил дыхание Иван.

- Знаю, - ответил Ячменев. Его взгляд остановился на акварели Кузьмина к роману Пушкина «Евгений Онегин». На этой акварели прежде был изображен Онегин на берегу Невы. Пейзаж остался, Онегин исчез!

Ячменев перевел затравленный взгляд на старинную гравюру Санкт-Петербурга. Там на фоне Михайловского дворца… появился Онегин, которого раньше на гравюре но было вовсе.

- Ваня! - заговорил следователь, приходя с себя. - Я даю вам сейчас важное поручение. Оно потребует от вас мобилизации всех сил. Пойдите в литературный архив, перелистайте его и установите, любил ли Онегин гулять у Михайловского дворца…

Когда Шалыто уже собрался уходить, следователь задержал его:

- Что это за утюг?

Помощник обрадовался, что следователь обратил внимание на добытую им улику:

- По дороге в баню я увидел, что вдова Зубарева сдает в ремонт электрический утюг. Обратите внимание, она делает это в день смерти мужа. Я конфисковал утюг и отнес эксперту. Пока я мылся, эксперт обнаружил на нем следы крови убитого. Вдова, наверно, из ревности, ударила мужа утюгом и убила сто.

- Идите в архив! - послал его следователь. И Шалыто ушел…

Так же, как и Фомин, он не появится больше на страницах повести. Два года проведет Иван Ефремович в стенах архива, установит, что Евгений любил гулять у Михайловского дворца, станет крупнейшим специалистом по Онегину, защитит диссертацию и поступит на работу в Академию школьных наук.

Дело об убийстве в библиотеке обойдется Ячменеву потерей двух помощников. Ячменева утешит лишь мысль о том, что эти светлые умы, работая рука об руку, двигают, вперед школьную науку.

После безвозвратного ухода Шалыто следователь в последний раз проверил логические выводы. Со стороны может показаться, что в действиях Георгия Борисовича отсутствовала какая бы то ни было логика, но это лишь на поверхностный взгляд. На самой деле им руководили безошибочное чутье, знание человеческой психологии, умение поставить себя на место как жертвы, так и убийцы. И вообще умение поставить себя на место.

Любой следователь раньше всего обратил бы внимание на то, что несколько сотрудников академии побывали в библиотеке страшной ночью. Но Ячменева это не смутило. Опыт убеждал его, что на месте преступления всегда оказываются застигнутыми врасплох невиновные, а преступники на место преступления не заходят. Им там делать нечего.

Любой следователь мог бы сделать умозаключение, что убили Зубарева дружным коллективом. Но Ячменев знал, что коллектив никогда не убивает физически.

Отказавшись от версии коллективного убийства, любой следователь мог бы заподозрить каждого сотрудника академии в отдельности.

Например, Антон. Он просто просится за решетку. Ведь у него были все основания уничтожить Зубарева. Они ненавидели друг друга. Антон был новатор, Зубарев - консерватор. Как и положено, они любили одну и ту же женщину. В день убийства Антон купил гантели, а потом, но его словам, потерял их в метро. Но Ячменев понимал, что Антон купил гантели, чтоб развивать мускулатуру, что улики против Антона чересчур очевидны и именно поэтому не годятся.

Любой следователь мог бы привлечь Аллу, поскольку неизвестно, при каких обстоятельствах Алла забыла возле трупа брошку. Может, она убила Зубарева в порядке самообороны? Но Ячменев испытывал к Алле, если не влечение, то во всяком случае симпатию, а к преступникам он никогда симпатии не испытывал.

Любой следователь мог бы обвинить в убийстве Юрия Константиновича Кузнецова. К этому были все основания. Он был заместителем Зубарева и метил на его место. Но Ячменев знал, что в наши дни заместители не проламывают головы своим начальникам, а действуют иными, более тонкими методами.

После истории с утюгом свобода вдовы повисла бы да волоске, но только при другом следователе. Ячменев легко догадался, что Зубарев брился безопасной бритвой, порезался, капли крови попали на рубашку, ее плохо выстирали, и, когда рубашку гладили, кровь перешла на утюг, где ее обнаружил эксперт.
[1] [2] [3] [4]