VIII. Кардинальные перемены (1)

«Прости, Базз, — усмехнулся он. — Я немного подзабыл, что ты романист. Теперь я понял, что ты просто-напросто затеял новый роман. Наверное, что-то вроде той штуки, из-за которой на тебя разозлилась вся Америка?»

«Вся Америка? На меня? Разозлилась? Да кому я нужен в этой Америке?»

«Ты здесь нужен как раз тем, кто на тебя разозлился».

«Да за что, on Earths, они на меня разозлились?»

«За то, что пишешь на свой манер, Базз, как-то не прогибаешься. Как-то не объясняешь публике, о чем пишешь, заставляешь догадываться. А она любит все сразу понимать, любит жевать разжеванное. А ты плетешь свою метафору и не очень заботишься о публике. Я помню, как ты говорил, что совсем не обязательно всё всем понимать. Вот за это они и злятся на тебя».

«Да ведь я пишу романы самовыражения, Стив».

«А публика не любит такого эгоизма, Базз. Она любит, чтобы ей рассказывали захватывающие истории. Вот если ты пишешь роман про Гена Страто, так ты должен о нем рассказывать, а не о себе. Это понятно?»

Я засмеялся. «Понятно, но не совсем, то есть так, как надо».

Он подошел к своему компьютеру и несколько раз щелкнул мышкой. На плазменном мониторе стали один за другим появляться портреты молодого человека с седыми висками. Странным образом именно эта седина на висках и придавала ему излишней молодости. Тому же способствовали и запавшие щеки, а вместе с ними и лиловатость глазниц. Мелькнувшая на одном из портретов улыбка почему-то ставила эту молодость под знак вопроса.

«Это Ген Страто, — сказал Перджамент. — Неделю назад в тюрьме я исподтишка щелкал его на своей мини-дигиталке».

Я не мог оторвать взгляда от экрана. Почему-то мне стало казаться, что кардинальные изменения действительно приближаются.

«Ты знаешь, Стив, мне иногда кажется, что вместе с Геном в „Фортеции“ сидят и другие мои персонажи».

«Кажется, он мне что-то говорил об этом. Как бы вскользь. Он там вроде бы читает твои книги. Я тогда подумал, что это просто какая-то грустная шутка».

На этом мы расстались.

Ашка Стратова, каждый раз посещая мужа в тюрьме, едва справлялась с приступами ярости. Мерзавцы, думала она, как они смеют держать моего гордого мальчика в своем пробздетом узилище! Этого мальчика, прототипа какого-то полуфантастического Геннадия Стратофонтова, который хорошо учился в школе и не растерялся в трудных обстоятельствах, того самого, который в тринадцать лет умудрился навсегда влюбиться в одноклассницу, какую-то чемпионку художественной гимнастики Наташку, что ли, Вертопрахову, что ли, как будто нельзя было ее прямо назвать именем прототипки Ашки Вертолетовой. Этого мальчика, Генчика Страто, которому навсегда исполнилось восемнадцать лет, с которым мы целовались в небе над Талахасси! С которым мы карабкались на вершину нашего вулкана, а потом спускались на канатах в кратер, в нашу-нашу-нашу пещеру, в которой мы зачали сначала нашу красоточку Пашку, а потом нашего неповторимого Никодимчика! Моего вечного мужа-мальчишку, который умудрился одурачить гэбэшников и удрать из окаменевшей со всем населением Москвы! Этого умницу и одновременно сумасброда, в башке которого то и дело рождались всякие утопические проекты процветания его любимой Африки! Этого смельчака, который стал одним из главных заводил самой вдохновенной в российской истории революции-контрреволюции! Зачинателя до сих пор еще непостижимого движения редкоземельных элементов! Собирателя редкоземельных характеров в одну непрогибающуюся группу великолепных друзей! Воздух, солнце, резкие порывы ветра, ослепительный Габон, Елисейские Поля, постоянно возникающая между нами страсть — вот что такое жизнь Гена Страто, а вовсе не тюремная шконка, не камерные тормоза, не вся эта гнусная, претендующая на вечность, на все его оставшиеся годы крытка. Я не могу его там оставить, особенно сейчас, когда начала улавливать в нем первые признаки гниения, сиречь отчаяния.

Ей казалось теперь, что она разгадала причину его моногамии, многолетней влюбленности только в одну, дарованную ему ранней молодостью женщину. Держась за меня, трепеща со мной, он всегда боролся за свою молодость, просто отказывался от другого возраста — вот в чем дело. Значит, и мне не подобает смириться и увядать в стороне от него.

Теперь она очень редко вспоминала своего еще совсем недавно головокружительного пришельца Алмазова. Все мои случайные quickies, то есть в темпе, пересечения с разными мужиками, парнями и пацанами, по сути дела, были ничем иным, как дерзкими приветами Гену, его моногамии. Даже Макс, который с ума сошел от любви ко мне, который что-то перевернул во мне, возбудил желание куда-то с ним смотаться навсегда, даже этот вдребезги несчастный одиночка, не знающий, где и от кого он родился, едва не ставший убийцей наших детей, а теперь готовый за нас всех, включая и Гена, в одно мгновение погибнуть, даже и он теперь, когда Ген начал гнить от тюремных миазмов, уходит все глубже в свое подполье, все дальше от меня. Я + Ген, больше ничего нет, а уж тем более в этой связке, прошу прощения, мистер Ген, полностью отсутствует ваша мимолетная пассия Елена, страстная фурия теннисных кортов, многотысячных сборищ, сверкающая молодостью и красотой Стомескина, которая меркнет рядом с жалкой Ашкой Стратовой, пресловутой Леди Эшки.

Однажды она призвала к себе директора своего финансового отдела Бразилевича Вадима Мирославовича, который, конечно, был в нее влюблен. Тот явился в одном из своей знаменитой дюжины английских костюмов, а именно в отменном herring bone с абсолютно дисгармоническим платком из нагрудного кармана и в совсем уже вопиющем галстуке, рисунок которого напоминал многоцветного паука компьютерной заставки. Интересно отметить, что еженедельные визиты агентов прокуратуры с их выемками финансовых документов ничуть пока не повлияли на столь элегантную безупречность Вадима Мирославовича. Движения его по-прежнему напоминали послеобеденную прогулку мыслящего дельфина, светился большущий, будто бы полированный лоб, а непомерно крупный и странноватый нос уравновешивался аккуратно подстриженными и слегка подкрашенными усиками. Помнится, он всем понравился, когда впервые по рекомендации банка «Лионский кредит» появился в «Таблице». Ребята старались имитировать его плавные движения, а член триумвирата госпожа Стратова тут же назвала финансиста «Высоколобым Бутылконосом». Все присутствовашие тогда посыпались со стульев, однако договорились не разглашать это прозвище как один из важнейших секретов корпорации.

Он был полиглотом, и не в шутливом каком-нибудь смысле, а в реальном: успел за свои полсотни годков поглотить не менее семи европейских языков, точнее, английский, французский, германский (с нюансами), испанский, итальянский, шведский, польский, перемешанный с сербско-хорватским, и кроме того японский. Обладал превосходнейшим мировым авторитетом и обширной сетью личных знакомств; своего рода любимчик мировой финансовой тусовки. Поговаривали, что именно благодаря Бразилевичу власть, проеденная малограмотными миошниками, в который раз начинала буксовать перед идеально прозрачной отчетностью «Таблицы». Поговаривали также, что его, в который уже раз, приглашали занять высокий пост в европейской администрации, однако он уклонялся от почетных позиций. Ну что вы хотите, говорили одни, разве сможет страсбургская бюрократия предложить ему то, что он получает в «Таблице», то есть колоссальный оклад по высшему СЕО-тарифу. Другие, то есть люди близкого круга, загадочно улыбались. Они-то знали, что дело тут не в окладах, что Высоколобый Бутылконос готов трудиться и за ничтожные гроши официальной зарплаты или даже бесплатно, лишь бы не покидать то здание, где на 15-м этаже обретается его мечта по имени Леди Эшки, откуда она то слетает, стуча каблучками по всем этажам и раздавая всем попавшимся поцелуйчики в щечки, иной раз попадая по ошибке и в закрылья иных бутылковидных носищ, то в зловещем беззвучии опускается в лифте на какой-нибудь нацеленный сверху этаж и начинает там кого-нибудь распекать, поднимая голос все выше и выше вплоть до сугубо русского, едва ли не зауральского, повизгивания.

В тот день Бразилевич принес Стратовой немыслимой изысканности пакет, который, быв дернут за золотую нить, раскрывался с демонстрацией нескольких дюжин шейных платков невиданных доселе дизайнов.
[1] [2] [3] [4]