Борисович. Не убоюсь зла (14)

После текста статьи на ленте была примерно такая приписка: "Ник! Кажется, мы попали в переплет. "Известия" обвинили группу еврейских активистов в сборе секретной информации о местах работы отказников. Статью на эту тему я послал в газету в ноябре. Тогда Щаранский от-крыто помог мне. Один журналист сказал, что я был глупцом, написав ее, хотя и согласился, что в ней нет ничего криминального. За несколько дней до ареста Щаранский сообщил мне, что по полученным им сведе-ниям КГБ будто бы располагает записью какого-то разговора, состояв-шегося между нами; он полагает, что это -- провокация. Привет. 15-03-77-22-00".

Прочтя несколько раз это сообщение Боба своему редактору, я поду-мал: "Что ж, Боб, если ты и был глупцом, то не тогда, когда писал тот материал, а когда писал эту сопроводиловку. Ну почему бы не сказать то же самое в тексте самой статьи о моем аресте? Я помогал тебе не та-ясь, так и писать об этом надо открыто, чтобы КГБ не имел повода ут-верждать, что у нас есть секреты! И почему бы не отметить, что я со-трудничал с тобой, будучи абсолютно уверенным: ничего запрещенного для обнародования в информации об отказниках нет?"

В переводе текста были, естественно, неточности и забавные ляпы. Смешнее всего они истолковали слово "Regards" и следующие за ним цифры в конце приписки. Это слово, которое переводится как "привет", может означать и "относится к..." Естественно, что цифры 15-03-77-22-00 в КГБ интерпретировали как номер дела, к которому относится сооб-щение Тога. По-моему, вовсе не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять смысл этих цифр: дата и время отправки телекса. Следствие же, конечно, во всем искало криминал.

Илюхин сказал мне:

-- Вот видите, на вас ЦРУ уже целое дело завело, с десятизначной цифрой.

Я усмехнулся, но спорить не стал: игра была закончена, роль моя сыграна, режиссура принесла свои плоды, и теперь можно было отдох-нуть, наблюдая за ними из партера.

Декабрь семьдесят седьмого и январь семьдесят восьмого года следо-ватели посвятили, в основном, "разоблачению клеветнического харак-тера документов", под которыми стояла моя подпись, -- таковых было около ста. В них упоминались имена узников Сиона, многих отказников, говорилось о борьбе властей с еврейской культурой и языком иврит. Кроме того, в деле фигурировало два десятка материалов Хельсинкской группы, где речь шла о других нарушениях прав человека в СССР. Поз-днее, готовясь к суду и читая материалы дела, я узнал, что еще в начале следствия КГБ разослал во все концы страны -- в ОВИРы, суды, психбольницы, разные государственные и общественные организации, на-чальству тюрем и лагерей -- запросы с примерно таким текстом: 'В следственном отделе КГБ СССР рассматривается дело изменника Роди-ны А.Щаранского, который в течение длительного времени оказывал помощь иностранным государствам в проведении враждебной деятель-ности против СССР, готовил и распространял за рубежом клеветниче-ские документы, грубо искажал советскую действительность. В них, в частности, упоминается гражданин N, которому якобы необоснованно отказано в выезде из СССР (или: который якобы необоснованно осуж-ден, помещен в психиатрическую больницу -- и тому подобное). Про-сим сообщить подлинные факты".

В некоторых случаях добавлялось: "Просим проверить, упоминаются ли в деле гражданина N Щаранский и его сообщники: американские шпионы Прессел, Френдли, Тот, Оснос, Крымски, а также Лунц, Лернер, Бейлина, Рубин, Нудель, Слепак..."

Когда я читал все это в мае семьдесят восьмого года, то спросил Илюхина: законно ли то, что еще до суда меня называют изменником? Он откровенно ответил:

-- Да, пожалуй, с юридической точки зрения допущена неточность, но вы ведь понимаете, что на конечный результат повлияет не термино-логия...

Он был прав: результат был известен заранее. Суды присылали вы-писки из уголовных дел, ОВИРы -- из выездных, психбольницы -- ко-пии эпикризов... Сейчас мне Солонченко подолгу, часами, торжествен-но зачитывал все эти материалы, каждый раз в конце добавляя:

-- Как видите, и здесь вы клеветали.

По поводу, к примеру, необоснованных отказов, которые мы пере-числяли в наших обзорах "Выезд евреев из СССР и эмиграционная политика Советского Союза", ОВИРы отвечали стандартно: "В выезде вре-менно отказано, так как это противоречит интересам государства" или "... так как нет факта воссоединения семьи". Интересно, что последний аргумент был приведен по поводу Иды Нудель и в доказательство мос-ковский ОВИР прислал ее анкету от семьдесят первого или семьдесят второго года.

-- Но ведь с тех пор в Израиль уехала ее сестра с семьей, единствен-ная близкая родственница, и Нудель после этого уже несколько раз пе-реподавала! -- возразил я.

-- Мы доверяем официальным документам, а не вашим голословным утверждениям, -- заявили Солонченко и Илюхин.

Вскоре выяснилось, что и у меня нет родственников в Израиле.

-- А как же моя жена, о моем скорейшем воссоединении с которой так трогательно пеклось следствие в первые месяцы допросов?

-- Что еще за жена?! -- возопили оба в один голос и дальше продол-жали уже по очереди.

-- Нет у вас никакой жены! -- воскликнул Илюхин.

-- До вашей так называемой жены мы еще дойдем. Кем бы она себя ни объявляла, даже вызов выслать вам не захотела! -- добавил Солон-ченко.

В том, что КГБ со временем сменит в отношении Авитали милость на гнев, я не сомневался и был даже рад, услышав такую резкую и злобную реакцию: видно, Наташа крепко их допекла! Но что значит -- не посла-ла вызова? В конце семьдесят четвертого года я получил его, собрал все необходимые документы -- вместо старых, поданных еще до встречи с ней, -- и отослал их в ОВИР, а вскоре мне пришло уведомление о том, что они получены! Потом последовал отказ, и не один, -- так где же все эти бумаги?

-- Раз их в деле нет, значит, и не было! -- философски резюмировал следователь.

А через некоторое время мне зачитали справку из московской сина-гоги о том, что наш брак недействителен, и предъявили ксерокопию ка-кого-то интервью Авитали из канадского журнала, такую "слепую", что можно было разобрать лишь одну фразу: "Провести хупу в московской синагоге нам не удалось".

-- Видите, даже ваша так называемая жена подтверждает в западной прессе, что хупы у вас не было. Не было у вас ни гражданского брака, ни религиозного -- все это ложь и провокация.

Я внимательно всматривался в стертый оттиск интервью, текст кото-рого был обрамлен какими-то фотографиями -- должно быть, Наташи, пытался рассмотреть ее лицо... Рука невольно потянулась к карману, где хранилась фотография жены. Нет, эти вопросы я с КГБ обсуждать не стану, не дождутся.

Немало времени уделял Солонченко моему участию в демонстраци-ях, послуживших поводом для ареста Марка Нашпица и Бориса Цитленка, осужденных на пять лет ссылки, вспомнил о деле Натана Малкина, получившего три года за отказ служить в армии, и наших "клевет-нических" заявлениях по этому поводу, а однажды посвятил целый день моим связям с евреями села Ильинка. Это история со счастливым кон-цом, и потому я всегда рассказываю ее с удовольствием.

Как-то весной семьдесят шестого года, в субботу, я встретил возле московской синагоги странного старика. Сухощавый, с длинной боро-дой, в одежде русского крестьянина, он искал евреев, знающих Володю Слепака. Мы разговорились. Старец объяснил, что приехал издалека -- из села Ильинка Таловского района Воронежской области.

-- Мы, евреи, хотим уехать в Израиль, а нам мешают. Знающие лю-ди мне сказали: есть, мол, в Москве два человека, которые могут по-мочь, -Подгорный и Слепак. У Подгорного в приемной я уже был -- меня к нему не пустили. Теперь ищу Слепака.

Варнавский -- так звали этого человека -- был скорее похож на "друга степей" калмыка, чем на еврея. Но он запел на иврите псалмы, и пришлось признать, что знает он их гораздо лучше нас. Так началось наше знакомство с жителями Ильинки.

Что же это за загадочное еврейское село в самом центре кондовой Руси, далеко от черты оседлости, которую евреям до революции запре-щалось пересекать? Наши новые знакомые считали, что всегда были ев-реями. Но в своде законов царской России я нашел два любопытных до-кумента.

В 1825 году Синод представил на рассмотрение государя императора Александра I доклад, который император и утвердил, -- о борьбе с рас-пространением иудаизма среди христиан Воронежской губернии. В нем, в частности, предлагались следующие меры:

"1. Всем, отступившим от христианской веры в жидовство, сделать в их селениях через достойнейших людей из тамошнего духовенства над-лежащее увещевание при чиновниках со стороны гражданского началь-ства и тех из них, которые обратятся в христианство, присоединить к православию по чиноположению.
[1] [2] [3] [4]